Марианна Колосова - Вспомнить, нельзя забыть

Уголовник бровь тебе рассек…
А ночами гулким коридором
Проходил высокий человек
Поступью тяжелой командора —

И тебе казался он стальным,
Командором в старой гимнастерке.
Воздух, колыхавшийся за ним,
Был пропитан запахом махорки.

Памятка осталась — тонкий шрам
Над твоей изогнутою бровью.
Почему же все, что было там,
Вспоминаешь ты почти с любовью?

Прошлого нетающие льды…
Чей-то шаг по коридору гулкий.
Вкус тюремной кислой баланды.
Звон ключей и оклик: «на прогулку!»

Дорого? А знаешь, почему?
Молодость была твоим поэтом:
Все она — и муку и тюрьму —
Осияла розоватым светом.

Каждый день учусь, как ученица;
Тяжко нынче лень одолевать
И суметь кому-то подчиниться,
Чтоб потом уметь повелевать,

Закалить расхлябанную волю,
Чтобы стала ясной голова;
Чтоб потом из гордости и боли
Вырастали мысли и слова;

Чтобы там, в Париже или Праге,
Несколько измученных людей
Прочитали строчки об отваге
И о силе Родины моей.

Приходилось — и сейчас бывает —
Спорить, плакать, злиться, угрожать!
Спорить с теми, кто изнемогает
И мешает жить и побеждать.

Молодая легкость и небрежность,
Нелюдимость прежняя моя
Переплавилась в большую нежность
К людям, не покинувшим меня.

Каждый день учиться и учиться,
Без унынья, без нытья, без драм.
Все, чему научит заграница,
В будущем я Родине отдам!

Бродит устало по небу луна.
Молча стоит человек у окна.
Пристально смотрит сквозь стекла во тьму,
Тяжко, должно быть, сегодня ему.
Холод стекла для горячего лба.
Злое лекарство для сердца — борьба.
День для работы. А ночь — у окна.
Бродит устало по небу луна.

Думать, сутуло к окну прислонясь:
«Грязь на земле, невылазная грязь!
Зря на позорище я отдаю
Молодость, нежность и волю свою.
Грех несвершенный приму на себя.
Жизнь проживу, никого не любя;
Тяжко мне, зрячему, падая в грязь,
Думать ночами, к окну прислонясь…

Господи, в этом ли правда Твоя?
В этом ли ужасе жертва моя?
На переломе и жизнь и судьба.
Холод стекла у горячего лба…
Шепчут платаны за темным окном
Лживую сказку о счастьи чужом.
Где-то далеко родные края…
Господи, в этом ли правда Твоя?»

Бродит устало по небу луна.
Молча стоит человек у окна.
Вздрогнули плечи. От сырости? Да!
Падает с темного неба звезда.
Может быть, где-то и кто-то другой
Так же вот мучился ночью глухой,
Так же часами стоял у окна…
Бродит устало по небу луна…

Ты не будешь об этом ни с кем никогда говорить,
Потому что земная любовь
Только ранит и мучит.
Надо завтра упорно работать и холодно жить.
Пусть работа и горечь
Спокойствию душу научат.
Ты не будешь ни с кем никогда о любви говорить…

Золотясь, догорают закаты былого вдали.
За столетьем столетье —
Идут невозвратные годы.
Можешь требовать хлеба у черной жестокой земли
Ты же просишь, безумец,
Зачем-то любви и свободы?
Невозможного требуешь ты от людей и земли.

И, тоскующе вскинув к высотам нездешним глаза,
Запрокинув лицо, ты кричишь
Равнодушному небу:
«Почему надо мною всю жизнь грохотала гроза?
Ничего я не видел еще
И нигде еще не был
И не встретил ни разу на свете родные глаза»…

Ты не будешь об этом ни с кем никогда говорить
И напрасно, так долго
Другие об этом кричали.
Если только ты хочешь спокойно и радостно жить
Без ненужной тревоги.
Без терпкой и страстной печали,
То не будешь ни с кем никогда о любви говорить.

Зачем ты смотришь в темный вечер
С таким отчаяньем в окно?
Вся жизнь прошла, а вспомнить нечем.
А дальше… дальше, все равно!

С таким отчаяньем предельным,
С таким презреньем ко всему,
С усмешкой над трудом бездельным,
С вопросом гневным: «почему?»

Стоишь ты в этот вечер темный
Одна у темного окна,
Собаке нищей и бездомной
Своей трагедией равна…

Душа полна непоправимой
Тоской. Ты горьким «ни к чему»,
Перечеркнула труд любимый,
Отдав всю молодость ему.

И с этой складкою упрямой,
Прорезанною меж бровей,
Осталась ты все той же самой,
Но стала старше и сильней.

На силу есть чужая сила!
Душа ли… кости ли хрустят?..
Но те, в ком все живое сгнило,
Тебе и силу не простят…

В жизни кто из нас не ошибался?
Кто из нас не падал на пути?
Кто из нас в тоске не надрывался,
Что нельзя по-своему цвести?

И за то, что хочется иначе
Жить, работать, верить и любить,
И за то, что с каждой неудачей
Тяжелей и горестнее жить, —

Дай нам, Боже, тишины немного,
Простоты и нежности пошли,
Теплым солнцем озари дорогу
Дерзновенной грешницы-земли!

Чтобы нам над нашим счастьем малым
Не дрожать от страха и тоски,
Чтоб судьба из рук не вырывала
Чьей-то милой ласковой руки.

По вине своей или случайно
Вдруг упал ты и расшибся в кровь…
Боль твою пускай залечит тайно
Нежностью и жалостью любовь.

Наше разнодумье, разноречье
Вечно будет близких разлучать.
Трудно встретить душу человечью,
А еще трудней… ее понять!

Без сочувственного приветствия
Он проходит дорогой бедствия.

И, отмахиваясь от пиявок,
Обретает суровый навык,
Не тонуть и в людской пучине.
Так и следует жить мужчине!

Чтобы душу его не расплющили
Между битыми, между бьющими.

Мимо пухлых прошел диванов,
На тепло и уют не глянув.
Мимо радостей, без кручины.
Так по жизни идут мужчины!

Над обвалами, над обрывами
Провожаемый злыми взрывами,

Свой поход до крутой вершины
Не отмеривал на аршины,
И на слезных жалоб разливы
Он смотрел и зло и брезгливо.

Равнодушен к славе и к золоту.
Сердце болью живой уколото…

Круто в нем замешана злоба.
С ним на фронте быть хорошо бы
В шаг с его походкой упругой
Боевым товарищем — другом!

Чтоб под вражескими прицелами
Обменяться взглядами смелыми.