Юлия Андреева - Многоточие сборки

Каждую горькую таблетку приходилось морщась запивать чуть ли не стаканом воды, иначе организм упорно не желал принимать отраву. Так что Жемчугов умаялся к последней таблетке и уже начал жалеть о выбранном способе самоубийства.

Усталый, замученный поэт возлег на свой одр, ощущая, как черные крылья бога сна Гипноса уносят его в заоблачные дали. Он уже почти что видел райские кущи и встречающих его гурий, но…

Какая проза!

Тут Жемчугов понял, что напрасно запивал некачественные таблетки таким количеством воды…

Какая проза!

Трагедия упорно перерастала в фарс. Борясь со сном, Жемчугов добрался до туалета, невольно удивляясь, с каким живым, всесокрушающим напором хлынула из него жидкость.

Вдруг помыслилось, что с такой же силой должна бурлить в нем творческая активность. Что он еще не все написал, не все проиграл. В этот момент его посетила строчка, достойная пера великих и уж точно на порядок лучше всего, чего уже написали М. и его неугомонная компания.

Держась за стену, Жемчугов добрался до комнаты, взял ручку и, превозмогая себя, полез в ящик стола за блокнотом. Чудесная фраза звучала в ушах с такой четкостью, словно кто-то шептал ее на ухо Жемчугову.

Но едва он нащупал блокнот, в соседнем подъезде поэт М. свалил люстру и вырубил во всем доме свет!

На следующий день сияющий, отоспавшийся М. и побитый и непроспавшийся Гущин возвращались из вытрезвителя. Навстречу им шел мрачный, всю ночь мучимый промыванием желудка Жемчугов.

Вопреки ожиданию Жемчугов помнил пригрезившуюся ему ночью великолепную фразу, но… наутро выяснилось, что эта фраза из известного стихотворения М.

Жемчугов решил, что двум гениям в одном городе не жить, и уехал.

У «Митьков» был такой прикол: собирается митек в гости к девушке, берет с собой бутылку портвейна или чего покрепче и всю ее выдувает, прежде чем позвонить в дверь к избраннице.

Входит еще на своих ногах, опьянения не заметно, не качается, язык пьяно не заплетается, слово «Гибралтар» без усилия произнести могёт. А то, что чуть-чуть пахнет от него приятным винцом или коньячком, так это еще не перегарище.

Осмелевшая девушка впускает гостя в комнату, можно сказать, тверезого мужчину, а пока чашки на стол ставит или букет в вазу пристраивает, его и развезет совсем.

Как говорят люди, близко знающие последователей бородатого Димы Шагина, митек – божье существо. Он во все времена чудес ждет.

Выдует бутылочку и ждет... Не приходят… Буль, еще одну…

Ждет митек чудес. Ждет-пождет. Пришли, родимые!... О!..

А потом все остальные ждут пока они, чудеса эти, закончатся…

– Когда мы приехали в Македонию, там уже знали о русском театре, так как до нас здесь побывал МХАТ, – рассказывает театральный режиссер Вадим Максимов.

– Ну и как же вам театр? – первым делом поинтересовался у местной администрации Вадим Игоревич.

– О, это такой театр! Такой замечательный театр, – закатывает глаза художник театра, в который Максимов был приглашен в качестве режиссера для постановки спектакля. – Такой театр! Один только его главный режиссер целого театра стоит. Такой великий, такой выдающийся человек. Олег Ефремов!

– Чем же он вас так поразил?

– Ах, такой великий, такой сильный человек. Я сейчас расскажу вам одну историю, так вы сами поймете, что это за человек!

А было это так. Когда в Македонию приехал московский МХАТ, сразу же начались застолья, ракия лилась рекой, а великий режиссер и вся его труппа пили ее бутылка за бутылкой. Ни один македонец так не может пить.

– …Но дальше было самое замечательное. Наутро мы явились в гостиницу, где изволили почивать великий режиссер. И вот мы видим, что он сильно пьян и просто не может встать. И вот он тянется куда-то рукой. Кто-то из наших догадывается, что умирающий просит воды. Тут же из графина наливается стакан воды, подносится к губам Ефремова, но…

И тут самое удивительное: вдруг этот великий человек отталкивает руку со стаканом, как-то умудряется подняться на ноги, качаясь, доходит до холодильника, достает оттуда бутылку русской водки, наливает себе полный стакан, выпивает и…

И представляете, ему полегчало!

На такое может быть способна только по-настоящему выдающая личность. На самом деле великий человек!

С этого эпизода авторитет русского театра в Македонии стал легендарным.

Было это в 1982 или 1983 году, точнее уже вряд ли кто-то скажет, ну да и неважно на самом деле. Проходил какой-то очередной сходняк в Союзе писателей, куда забрел Дмитрий Вересов. Не сам забрел, а прибыл по личной просьбе поэтессы Галины Гампер в качестве сопровождающего ее лица.

Довез, до зала доставил и, как водится, пошел с народом пообщаться да выпить и закусить чем бог послал.

Оглядывает публику, все чин чинарем. Народ тусуется, пьет, знакомых приветствует. В общем, ничего особенного. Ничего необычного, за исключением странного факта. Все выпивающие как один непременно подходят к северного вида незнакомому человеку и, чокнувшись, выпивают рюмку с ним.

Человек семь сменилось, а он невозмутимый и спокойный, на своем месте, не качнется, не шелохнется. Знай водку в себя заливает и на приветствия кланяется.

Потом всех в зал пригласили, все пошли, а таинственный незнакомец привстал, качнулся, и все с тем же каменным, невозмутимым лицом бряк под стол.

Видать, и его достал змий зеленый.

Доел свой бутерброд Вересов и в зал за всеми поспешил. Глядь, что такое – на сцене стоит все тот же северный мужик и с самым невозмутимым и спокойным видом что-то вещает. При этом трезв как стеклышко, язык не заплетается, и сам не качается.

Дмитрий обратно в банкетный зал. Лежит северный воин. На том же месте, где сразила его проклятая. В зал – как ни в чем не бывало загадочный тип рассказывает что-то со сцены.

Хоть бросай все и беги в дурку сдаваться!

Потом выяснилось, что сраженный Бахусом был Иван Шесталов, а выступающий на сцене Юрий Рытхэу. Просто они похожи друг на друга, точно двойники.

Рассказывает писатель-фантаст Андрей Дмитриевич Балабуха.

В девяностом году теперь уже прошлого, двадцатого века проводился Соцкон – конвент любителей фантастики социалистических стран. Местом проведения был выбран поселок Коблево, что почти посередине между Николаевом и Одессой. Как водится, арендовали турбазу, которая, заметим, была построена на террасированном склоне, круто спускающемся к морю.

В назначенный день на конвент съехалось множество народу.

Вечером Андрей Дмитриевич с московской редактрисой из издательства «Мир» спустились к морю. Зрелище было завораживающее. На западе еще виднелась темно-багровая полоска, но все небо затянули иссиня-черные тучи, усиливающийся ветер гнал на берег совершенно черные (так вот оно почему Черное-то море!) волны, и от их пенных барашков исходило необычайной силы бирюзовое свечение – хоть газету читай. Наверное, окажись на месте Балабухи более прагматичный человек, он задумался бы: а вдруг это что-то да значит? Но у поэтов свои законы мироздания, и бирюзовый свет для них – еще один повод сочинить новое стихотворение, придумать фантастический подводный мир, живущий по законам движения струн Нептуновой арфы, или повод задуматься о том, что древнее море хотело этим самым поведать писателю и поэту.