Юлия Андреева - Ближнее море

Я замечаю это не сразу. Просто дней через пять возникает легкий дискомфорт, а в голову приходит мысль, что чего-то не хватает.

Я хожу и ищу причину неприятного ощущения, а она – пустое место у третьего столба станции метро «Гражданский проспект». Пустое место не сразу бросается в глаза. Какое-то время по инерции я продолжаю видеть карие глаза «недотепы». Его неказистый призрак словно приклеен к определенному месту станции метрополитена, к моему восприятию этого места.

Я привыкла, блуждая точно во сне, видеть его именно там. И вдруг сон прерывается, и я понимаю, что его нет!

Потеря равносильна исчезновению самой колонны.

Его нет, но ведь всегда был. Был, должен был быть! Но его нет!

Я стараюсь забыть о кареглазом, отвлекаюсь на другие мысли. И все же, каждый раз спускаясь на станцию, невольно пытаюсь отыскать именно его.

Мы незнакомы и, скорее всего, никогда уже не познакомимся. Но для меня этот бедолага – часть моего Питера. Часть, которую я не готова потерять.

Маленькая, точно стоптанная до самых валенок бабулька с невероятно злобным выражением лица и скрипучим голосом профессиональной попрошайки, неистовая богомолка (скорее всего, бывшая гимнастка или цирковая артистка) возле станции метро «Невский проспект» тычется головой в асфальт, стоя на коленях, так, как и с молодой спиной нипочем не сделаешь. Выполняет она эту мучительную асану над бумажной иконой, застывая в таком положении минут на десять.

Странный одутловатый олигофрен, сосредоточенно рисующий в блокноте дерево с листьями. Листья он считает вслух. Видимо, должно получиться определенное число. Если не сходится, он злится, негромко ругаясь и стуча по дверям вагона.

Безногий инвалид с клешнями вместо рук.

Похожий на Санта-Клауса улыбающийся дедок в ярких пиджаках с неизменной мягкой игрушкой в кармане – обязательно под цвет галстука.

Еще один, тоже с игрушками – обычно с яркой ромашкой, торчащей из сумки, – худой, с колким, цепким взглядом – художник, карма которого, по его же словам, не позволяет ему надолго покидать Питер. Возвращаясь из кратких отлучек, он спешит не к семье, – было бы странно, если бы у такого человека была семья, – нет, он идет поклониться Александрийскому столпу!

Все эти люди составляют для меня лицо Питера или, точнее, – часть лица: родимые пятнышки, еле заметные черные точки, морщинки. Не бог весть что, конечно, но тоже ощутимая, значимая часть – приметы для опознания.

Находясь за границей, я инстинктивно пытаюсь отыскать хоть что-нибудь знакомое, хоть один смутно узнаваемый образ, манеру движения, взгляд. Я ищу этих «незнакомых знакомцев» или пытаюсь создать их заново. Почему-то это тоже важно для меня.

Приезжали знакомые из Японии. Всего-то на три дня. Пять лет не виделись. От гостиницы «Москва» на автобусе до ресторана, на том же транспорте обратно. Зашли на полчасика в бар выпить на дорожку. Японцы вообще не могут без этого. Разговор не разговор, если на столе нет напитков. Пусть и вода, но должна быть.

Поднялись на третий этаж в бар, уселись. Только заказали по мартини с соком, мужчины взяли себе виски, – заявляется администратор и прогоняет нас. Мол, идите в другой бар на втором этаже, а тут только для тех, кто живет в отеле. Стоял над душой, пока мы не убрались.

Спускаемся на второй этаж, а там бар уже закончил работать. Идите на первый этаж в бильярдную, говорят. Но туда тоже не так просто добраться, нужно выходить из здания. Было бы время – ушли бы в любое другое кафе в городе, но время уже поджимало, мы же только попрощаться по-человечески хотели.

Японцы злые, мы уж извинялись, извинялись… Стыдоба, да и только. Воистину, «совок» непобедим!

Весь приятный день как коту под хвост. Думаю, больше не приедут. А зачем, раз такое отношение? Куда иностранец ни сунется, с него дерут в 5–10 раз больше, чем с русских. Таксисты даже счетчик не включают: на кой, иностранцы – зеленый свет грабить.

У меня вышло три книги о Японии, но когда думаю, что о нас напишут японцы после такого, то руки опускаются.

Когда же я научусь совпадать с календарем?!

Коля Никитин приходил в гости со своим ковриком, садился на пятки, очень прямо держа спину.

– Хочешь, покажу фокус? – предложил он однажды Наталии. – Зайди мне за спину и скажи, сколько мне лет?

Наталия послушно встала со своего места и зашла Коле за спину. Чудо! Сзади он выглядел хрупким, нежным юношей.

– А теперь медленно обойди меня, – попросил Коля.

Наталия снова сделала то, что от нее требовалось, и… впечатление, произведенное Колиным лицом, невозможно описать словами. Если со спины ему ни за что нельзя было дать больше шестнадцати лет, то Колино лицо, худое, со впалыми щеками, все в глубоких морщинах, было лицом древнего старца!

– В Доме актера проходил джазовый фестиваль, – рассказывает Мурр. – Как обычно люди ведут себя на концертах? Шуршат программками или рекламными проспектами, кто-то кашлянет, кто-то роется в сумке, извлекает оттуда конфеты и тут же начинает разворачивать бумажки. Кто-то даже тихо переговаривается с соседом. Все идет своим обычным порядком, все как всегда.

Но тут появляется «Самкха»: Евгений Жданов со своими саксофоном и флейтами, перкуссионист Андрей Вихарев, который потом от Каима ушел в «Аквариум», сам Каим, кто-то еще у них был, не помню сейчас, была вокалистка по имени Ариадна…

У Каима его гитара, двенадцатиструнка с каким-то безумным экзотическим строем, штуки три банджо, собственноручно изготовленная калимба [23]. Действо начинается. Буквально после нескольких тактов воздух на сцене и в зале начинает густеть, зритель в креслах не то что боится кашлянуть, он дышит через раз.

Полутемный зал, а на сцене явно материализуется нечто вроде прозрачного, опалесцирующего шара, в центре которого сидит довольный Каим с банджо. Не глядя на гриф, он, что называется, наяривает, вокалистка поет, резкие пассажи саксофона сменяются певучими трелями флейты – и все это на едином дыхании. Светящаяся сфера вокруг музыкантов наливается перламутром, а люди сидят точно зомби – застыли в креслах, завороженно смотрят на сцену. Чудо!

Выступили. Полная тишина. Группа укладывает инструменты. Тишина. Потом робкий хлопок, и загремели аплодисменты. Ура!!! Люди с облегчением вздохнули. Группа ушла.

– Но это еще не все! – продолжает Мурр. – После Самкхи на сцене появляется вокальный ансамбль – то ли квартет, то ли квинтет, не помню. И откуда он, тоже не вспомнить: вроде из Днепропетровска. Перед выступлением они коротко распеваются, прямо перед зрителями в зале. Берут первый аккорд, и звучит полная фальшь. Минутная растерянная заминка. Они пытаются снова, и опять – кто в лес, кто по дрова… Музыканты ничего не понимают. Не первый год работающий, профессиональный коллектив… Третья попытка – и снова звучит откровенная фальшь…