Николай Чиндяйкин - Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

Потом шли пешком домой и всю дорогу говорили, говорили о спектакле, где — «туда», где — «не туда», с ума сойти, сколько лет его играем, а все — как о маленьком…

«Качели» поедут летом в Ленинград, а вот «Наедине», кажется, опять не пускают, очень жалко.

24 марта 1984 г.

Вчера был в гостях у нас Иосиф Райхельгауз, он ставит «Госпожу министершу» вместо сбежавшего Мокина.

Сидели почти до трех часов ночи. Интереснейший человек, режиссер и, по-моему, естественный, «как есть», что редко сейчас. «Талант — это мера искренности» — у Чехова М. А., кажется.

Много говорили о профессии, о сегодняшнем ее дне. Прекрасно знает и чувствует «новую волну» в драматургии, особенно Злотникова, Петрушевскую; интересно анализировал манеру игры, необходимую для исполнения этой драматургии (четыре пласта: чувственный, действенный, логический, текстовый), смещение, алогичное «плавание» этих пластов, вот где он видит коренную разницу с привычной драматургией шестидесятых — скажем, Розов, Арбузов и проч., даже Гельман.

О судьбах, о случае и проч…

(История Толи Васильева, Ростов — оперетта, Попов получает театр и т. д.).

Долго рассказывал о последних событиях Таганки. Он летал неделю назад в Москву специально на представление Анатолия Вас. Эфроса в качестве главного режиссера. Подробно рассказывал, как все это происходило — грандиозно, жутко, страшно…

Репзал с зеркалами, шведская стенка, вся труппа (Демидовой не было), репетиция утром «Пугачева»: голые тела, острые топоры… восемь стульев… начальник управления культуры: «Представляю вам главного режиссера Театра драмы и комедии на Таганке… Анатолия Васильевича Эфроса… это крупнейший режиссер… с мировым именем… Тоже… (пауза)»…

Речь Эфроса: «… есть миг — я думаю о жизни… Мы с Любимовым определяли…» и т. д.

Мим Михайлов (20 лет молчал): «…вы рано пришли, Анатолий Васильевич…

…В нашем доме трагедия… дайте нам…

…Он живой… живой… выплакаться… подписываемся под каждым словом… изгнание…

…слезы… слезы…»

Самоубийство, саморастерзание. Страшный спектакль, поставленный жизнью.

23 апреля театру 20 лет.

Спектакль Тростянецкого «Лекарь поневоле» — очень хорошо. Алексеев — виртуозно!

27 марта 1984 г.

Опять просидели с Райхельгаузом до 3-х ночи. Съели вдвоем Танину «мазурку», выпили ведро чая… Рассказывал любимовского «Бориса Годунова», здорово рассказывал, подробно и зримо. Считает гениальным спектаклем Ю.П., даже пересказ потрясает. Жалко, но записать это невозможно: он и пел, и двигался, и танцевал и проч.

Не забыть последнюю мизансцену Губенко-Годунова (с цветами, в джинсовом костюме — обращение в зал: «славьте» — «народ безмолвствует»). Костюмы… (от тельняшки до фрака). Песни… (ансамбль Покровского). Декорация (два кресла из зала, доска от планшета сцены).

Четыре дня обсуждение.

Возможность совместной работы: о «Марате», Злотников. «Пришел мужчина к женщине». Наша неконфликтность (с Таней).

30 марта 1984 г.

Посмотрел дату прошлой записи и ужаснулся — полмесяца прошло! Это чудовищно — мне казалось, несколько дней.

Ездили в Горький на фестиваль, возили «Мещан», жили в гостинице «Россия», на той самой, памятной, набережной Жданова, где я помню себя мальчиком. Сколько грустного в жизни, и все связано со временем, вернее, с его неотвратимостью.

Рано утром проснулся, Таня еще спала, и пошел тихонько туда, к трамплину… Сидел, смотрел на Волгу, и все такие глубокие-глубокие мысли бороздили подкорку, сложившаяся такая философия, что, вот, мол, тридцать лет назад (Господи! Тридцать!!!) я сидел, может быть, на этой же самой скамейке, мама с тетей Марусей говорили о каких-то своих заботах, а я смотрел туда, за Волгу, в даль, как сейчас… И ничего, кажется, не изменилось с тех пор, те же самые дома за моей спиной, даже выражение лиц несчастных кариатид и усталых старцев, держащих балконы нынешнего музея, то же самое, что и тридцать лет назад, — страдающее и равнодушное… Ну, немного испорчен горизонт пошлыми какими-то корпусами и индустриальными сооружениями, но это не в счет, в общем — все по-прежнему… И вместе с тем глубоко копал я… все другое… как и сам я — чужой, взрослый дяденька, на чужой скамейке.

Вдруг поймал себя на том, что забыл, в какую сторону течет река! Это даже смешно! Нет, помнил, конечно, ощущал как-то, что вот туда… вправо… Но не был в этом уверен, покоя не было. Стал смотреть за льдинками, прилепившимися там, внизу откоса, к берегу. Они почти не двигались, присосались, как телята к малине. (А погода чудесная — весна, весна.) Глаза даже заболели смотреть. Через много-много минут ощутил все-таки движение и даже вздохнул, успокоился: правильно! В ту же сторону текла Волга, как и раньше, как тогда…

Только не текла она, нет — движения не видно, оно скрыто, движение. Это в маленькой речке все сразу видно, и куда она, и какой у нее характер, и проч. и проч.

Потом, естественно, я выстроил целую концепцию о Движении применительно к режиссуре. Чтобы изложить подробно, потребуется много времени, поэтому (пока) запишу только формулу: ухватить (ощутить) бесконечную неотвратимость Движения — значит ощутить суть Мира. Воспринимаем жизнь как схему, мертвый график (географическая карта). Движение неотвратимо… Движение в глубине — бесконечно. Суть не в скорости движения, в его бесконечности. Это любопытно по отношению к характеру (опять схема, даже если в развитии — схема, потом другая — график!!). Текучесть характера — неотвратима, как неотвратимо движение.

Играли «Мещан» 11 апреля в Академическом театре. Триумфа не было, хотя убедить себя можно в чем угодно, было бы желание.

Позавчера Иосиф читал нам Злотникова «Пришел мужчина к женщине», которую мы с Таней давно уже читали и думали, но хохотали, будто в первый раз слушали, был еще Юра Ицков. Удивительно читал.

17 апреля 1984 г.

Редко пишу. Это плохо — многое проходит мимо.

Месяц тяжелый и беспокойный. Танюша лежит в больнице, мало нам своих болячек, пристала к ней какая-то инфекция в первые же дни в больнице. Кашляла ужасно две недели, только этим и занимались. Скоро уже месяц, как она там. Настроение, конечно, соответствующее… Да еще выпускаем «Смотрите, кто пришел». До сих пор мурыжим вот уже с третьим режиссером; заканчивает, как уже повелось в нашем театре, Тростянецкий (А.Ю. тоже слег по своим делам). Премьера должна состояться 19-го, т. е. через несколько дней. Убита масса времени, можно было уже два спектакля поставить за эти три с лишком месяца. Сейчас форсируем в ущерб смыслу ритмом и темпом. До пьесы, конечно, не добрались. Пьеса хорошая, глубокая, с четкой художественной позицией. По своим институтским делам ничего не успеваю делать. Провозился с капустником на закрытии сезона Дома актера, который благополучно состоялся 30 апреля.