Борис Бернштейн - Старый колодец. Книга воспоминаний

Вы удивляетесь, что Армия Крайова позднее повернула оружие против новых оккупантов?

Западные союзники, однако, не хотели просто отдавать Польшу Сталину — в конце концов, из‑за этой страны они объявили войну Гитлеру в тридцать девятом. Другое дело, что их надежды были иллюзорными, поскольку им казалось, Рузвельту в особенности, что со Сталиным можно договориться и что договоренности будут соблюдаться. В Потсдаме был достигнут компромисс: в Польше должна быть сохранена многопартийная демократическая система и правительство будет синкретическим — во главе социалист, а заместителем премьера будет тогдашний глава лондонского правительства Миколайчик. Правда, другим заместителем стал коммунист Гомулка. Постепенно, но достаточно быстро, а главное — неумолимо, под руководством опытных гебешных инструкторов, посредством испробованных манипуляций, фальсификаций выборов и насилия, партию Миколайчика вытесняли из политической жизни; в конце концов Миколайчик, как сказано в одном, увы, современном отечественном справочнике, «покинул страну», на самом же деле бежал в последнюю минуту, чтобы спастись от приготовленной расправы. Позднее, правда, посадили Гомулку, но то уж был спор своих между собою, он выходит за пределы моей темы.

Политическая призма, сквозь которую нам представляли положение вещей, была устроена несложно — и картина была отчетливо черно — белой: Армия Крайова и тем более правые Народове силы збройне — бандиты, которых необходимо раздавить силой. Миколайчик и его партия — враги, агентура империализма, которую приходится временно терпеть, но которая, само собой разумеется, исторически обречена. Надо быть бдительными, ясно понимать расположение политических сил и видеть неумолимые тенденции исторического развития.

Борьба разыгрывалась на наших глазах. Утром в день годовщины освобождения города (я правильно выражаюсь?) перед восстановленной часовней неподалеку от собора было устроено торжественное богослужение. За ним последовала демонстрация трудящихся. Вернее, демонстраций было две: одна правильная, а другая — сторонников Миколайчика. Вторая была расценена как вылазка. Предстояло, однако, новое столкновение сил, которое, кто бы мог подумать, касалось нашего ансамбля непосредственно!

Интрига началась издалека. Кому‑то из начальства пришла в голову замечательная мысль: поскольку ансамбль участвует в торжествах, сделаем так, чтобы правительство Польской Народной Республики наградило всех участников ансамбля польской медалью. Правительству эта мысль показалась интересной — и каждый из нас был награжден боевой медалью «Za Odrз, Nysз, Baltyk», то есть за новую границу Польши, проходящую по Одеру, Нейсе и Балтийскому морю, то есть за освобождение Западных земель. В документе, который сопровождал медаль, так и написано — что хорунжий Бернштейн Б. награждается за героические деяния (bohaterske czyny) по освобождению указанных земель. Я храню экзотическую иностранную медаль — и как память о моей польской одиссее, и как скромное свидетельство бесстыдного военно — политического цинизма.

Однако в тот вечер, когда медаль была вручена, мне предстояло совершить небольшой подвиг.

Нас предупредили, что выступление чрезвычайно ответственное. Политическая острота события, кроме всего прочего, была обусловлена тем, что от польского правительства на торжества прибыл некий Керник, ближайший соратник Миколайчика и его заместитель в руководстве партии! Это он будет вручать нам медали! Стойкость и бдительность, товарищи!

К условленному времени мы прибываем в зал, где произойдет торжественная церемония, а за нею последует наш концерт. Это восстановленный кинотеатр, украшенный флагами, транспарантами и гирляндами. Забираемся на сцену… Вот она, вражеская провокация! На сцене нет фортепиано. То есть, фортепиано нет нигде! Силы реакции срывают концерт! Что делать?

Нет, мы этого не допустим. Я со всех ног — в буквальном смысле, поскольку других средств локомоции не существует, — мчусь в советскую комендатуру, где есть рояль: знаем, мы на нем работали. Вбегаю в дом, сооруженный на деньги Лиги Наций, ищу коменданта. Но коменданта нет, и его помощников нет, и заместителей нет, кого ни хватишься — никого нет. Все уехали возлагать венки на могилы павших воинов. Но попадается какой‑то старшина и солдаты из взвода обслуги. Я принимаю командование на себя.

— Старшина, шесть солдат ко мне! Живо!

На заднем дворе нахожу довольно изрядную тачку, отвинчиваю рояльные ноги и педали, громоздим рояль на тачку и, впрягшись, везем его через город. Затаскиваем через боковую дверь — фух, как раз поспели, торжественная часть кончается. Ввинчиваем ноги и выкатываем инструмент на сцену, как только завершилось вручение медалей артистам — героям. Объявляется начало концерта. Тут я замечаю, что педали валяются в углу. Последний богатерский чин: на глазах у публики я выхожу на сцену, ложусь под рояль и завинчиваю болты. Аплодисменты. После этого я еще изобразил ля — мажорный, с барабанным боем, полонез Шопена, при относительно небольшом количестве фальшивых нот. Молодой был…

Не знаю, может быть, я отчасти заслужил эту медаль.

Позже, когда меня уже не было в Польше, власти, желая расколоть партию Миколайчика, вели сепаратные переговоры с моим знакомым Керником. Керник будто бы соглашался на какие‑то компромиссы, но выдвинул условия. Первое из них было: вывести из страны советские войска… На таких условиях с этим типом не о чем было разговаривать. Недаром он, вручая награду, смотрел на меня волком.

Дом офицеров был местом высокого досуга. Чаще всего крутили кино. Иногда приезжали какие‑то артисты из Союза. Случались из ряда вон выходящие художественные события.

Однажды в дежурке дома офицеров зазвонил телефон. Требовали начальника дома майора Смолова. Взявший трубку старшина Андрющенко толково разъяснил, что майор подойти не может, он занят. Майор действительно был занят. В кинозале сидел генерал, Член Военного Совета армии, и смотрел кино. Поясняю. Член Военного Совета — это высшее партийно — политическое руководство армии или фронта, комиссар при командующем. Для наглядности: тов. Брежнев Леонид Ильич воевал в качестве Члена Военного Совета. Наш Член Военного Совета в этот момент смотрел кино не для собственного удовольствия, а по службе: он политически дегустировал фильм. Ему надлежало решить, следует показывать фильм личному составу или нет. Ясно, что начальник дома офицеров должен был быть при нем неотлучно.

На другом конце провода, однако, не унимались. Смолова вскоре потребовали вторично, сказав, что дело государственное и не терпит отлагательств. Андрющенко на свой страх проник в кинозал, майор отпросился у генерала и подошел к телефону. Звонил администратор джаз — оркестра Эдди Рознера.