Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

В 1934 году Сигрид Унсет впервые в своей жизни должна была выступать на радио. Ее эта перспектива не вдохновляла. Всю свою жизнь писательница была против радиовещания. Она граммофон-то купила только для того, чтобы порадовать Моссе. Болтовня по радио раздражала ее. В ее «светелке» должна была царить тишина. Договор с Норвежским государственным радиовещанием Союз писателей заключил десять лет назад, и Унсет поставила на документе свою подпись, уступив уговорам ратовавшего за него тогдашнего председателя Арнульфа Эверланна. Но прежде она написала Эверланну и спросила, будет ли это соглашение касаться писателя, который «питает искреннее отвращение к радиовещанию, <���…> еще большее, нежели к фильмам (если это возможно). Но если соглашение является крайней необходимостью, я, конечно, подпишу» [553] Brev til Arnulf Øverland, 10.10.1926, NBO, 835. .

Теперь дошло до того, что Унсет самой пришлось выступать от лица Союза писателей в субботнем эфире 18 апреля 1934 года. Ведущим программы был Юхан Бойер. Когда она неохотно, раздосадованная, села за микрофон и начала говорить, случилось нечто необычайное. Оказалось, что ее монотонный, будто немного простуженный голос заворожил слушателей, заставив поближе подвинуться к радиоприемникам и затихнуть. Этому не мешал даже ее датский акцент.

Сигрид Унсет возглавила Литературный совет. Все чаще ей приходилось совершать вылазки в это «осиное гнездо», в столицу. Оскара Бротена на посту председателя Союза писателей сменил Юхан Бойер, однако группа несогласных в 1933 году организовала Союз революционных писателей. Среди них были Нурдаль Григ и Нильс Юхан Рюд. После многих треволнений Нини Ролл Анкер осталась в Союзе писателей и призывала других к тому же. Сигрид Унсет по-прежнему придерживалась нейтралитета в политических спорах. Представители всех лагерей уважали ее за добросовестный отбор кандидатов на стипендии и поддержку, которую она оказывала своим коллегам. По-прежнему она была главной «звездой» издательства «Аскехауг», точно так же, как Кнут Гамсун — «Гюльдендала». Поскольку партию Квислинга «Национальное собрание» поддерживали такие писатели, как Кнут Гамсун, Юхан Бойер, Барбра Ринг и Ингеборг Мёллер, стало очевидно, что не все толковали события в Германии как сигнал опасности. Но Сигрид Унсет понимала, что при сложившейся политической обстановке необходим новый подход к деятельности Союза писателей, даже в Литературном совете дела приобрели политический окрас. Так же бесстрашно, как она защищала Арнульфа Эверланна, она отстаивала право Акселя Сандемусе на стипендию.

Унсет чувствовала, что круговерть событий засасывает ее. Поэтому летом она решила сделать небольшую передышку и снова отправиться в историческую экспедицию, а заодно встретиться со своим старым другом Йостой аф Гейерстамом. Северная Норвегия уже давно была в списке мест, которые ей хотелось посетить. Тем более что Йоста вот уже несколько недель как расписывал католическую церковь в Трумсё. В конце июня 1934 года писательница поехала сначала в Тронхейм, а потом в Хельгеланн и Альстадхауг. Сюда предки ее матери переехали когда-то из Шотландии. Их потомки, ее дальние родственники, до сих пор жили здесь. Они решили, что Сигрид должна унаследовать, наверное, самую экзотическую вещь, оставшуюся от ее прапрадеда: ей торжественно вручили муфту из фламинго, хранящуюся в семье с рубежа XVIII и XIX веков. Для Сигрид Унсет, изучавшей историю рода, это было очень важно. Еще один эпизод из семейной хроники, и его документальное подтверждение — пропахшая нафталином муфта, которую прапрадед приказал сделать из пойманного им в 1760–1770 годах фламинго.

В ее предках числился Петтер Дасс, поэтому Унсет хотела осмотреть его церковь. После пребывания в Альстадхауге и Люнгене она отправилась в Харстад, намереваясь затем посетить и средневековую церковь в Тронденесе. Когда она добралась до Трумсё, июль уже был в самом разгаре. Унсет остановилась в недорогой гостинице, и вскоре продавец лавочки по соседству увидел из окна неторопливо шедшую по улице даму в длинном темном плаще. Зайдя в магазин, она поинтересовалась:

— У вас есть крестьянское масло и настоящий козий сыр?

Получив желаемое, полбатона хлеба и пару других мелочей, она попросила доставить товары в гостиницу. Не подскажет ли он, где находится церковь Тронденеса? Ей хочется осмотреть окрестности, сказала величественная незнакомка. Продавец помог ей найти надежного шофера. Местная пресса еще не знала, какая знаменитость посетила их город. Сигрид Унсет любила путешествовать инкогнито. Она часто пользовалась другим именем, когда селилась в гостиницах.

Унсет отправилась навестить своего друга Йосту аф Гейерстама. Он уже два месяца работал над запрестольным образом в местной католической церкви и за это время успел исследовать красоты долины Трумсдал и завести много новых друзей. Теперь он активно делился своими впечатлениями со старой подругой по походам в горы. Вместе они совершали автомобильные прогулки по Трумсдалу. «Я пробыл с Сигрид в Трумсдале почти весь день. Мы и прогулялись, и поговорили. Сигрид была свежа и мила, как в прежние дни», — написал Йоста домой своей Астри [554] Hagenlund 1994, s. 193. .

Когда Унсет вернулась в Бьеркебек, в ее голове роилось множество творческих планов. Муфта из фламинго стала ярким украшением ветвистого генеалогического древа ее рода. Еще со времен поездки в Данию десять лет назад, когда писательница многое выяснила о происхождении семьи, ее не оставляла мысль сделать историю своего рода основой нового романа. Чем больше она собирала сведений, тем более интересными представлялись ей ее предки, особенно поколение, жившее в XVIII веке. Раньше Сигрид никогда не разделяла восхищения матери XVIII веком, теперь же она поняла, что ей есть о чем побеседовать с Шарлоттой. У матери также была фантастическая память на все истории о родственниках, которые передавались устно из поколения в поколение. Кое-что из того, что Сигрид Унсет слышала в детстве от тети Сигне, предстало в новом свете. Писательница обратилась к своему детству. Рабочим названием книги стало «Одиннадцать лет».

Поглощенная своим «возвращением в прошлое», Сигрид Унсет уединялась в каминной и «светелке». Царивший в Бьеркебеке распорядок был таков: ее нельзя было беспокоить до трех дня и также когда она была занята работой в послеобеденное время. Но когда приходили гости, хозяйка могла прерваться. И все же этой осенью она отказалась принять многих, несмотря на то что Хансу, наверное, нужна была компания во время осенних каникул. Ни племянников, ни приемных детей она пригласить не могла. Ее раздражали Гунхильд и Эбба, которым казалось странным, что они не могут приезжать в свой второй дом, когда им заблагорассудится: «Люди просто не понимают, что теперь я так стара, что не могу, как раньше, открыть двери своего дома для всех и к тому же всячески помогать материально», — жаловалась она сестре Сигне [555] Brev til Signe, 30.8.1934, NBO, 742. . Ей необходимо написать книгу, которая будет продаваться, тем более что доходы из других стран тоже сократились: «Для меня становится все сложнее и сложнее получать деньги из-за границы, а число тех, кто ждет от меня поддержки, не уменьшается» [556] Brev til Signe, 30.8.1934, NBO, 742. . Ее американский издатель Альфред Кнопф хотел, чтобы она написала предисловие к однотомному изданию «Улава, сына Аудуна», но она решительно отказалась: ей вряд ли удастся сказать что-то стоящее о старой книге: