Игорь Русый - Время надежд (Книга 1)

- Лучше не иметь дела с женщинами.

- Садовский высказывал обратное мнение, - усмехнулся Волков.

- Садовский? - Мюллер поморщился, будто коснулся чего-то липкого. - Это мелкая дрянь... Итак, Никифоров...

- Да, - ответил Волков.

- Я получил радиограмму. Есть некоторые изменения. Мост будет взорван сегодня.

- То есть как? - удивился Волков.

- Идите к будке обходчика. Там ваша явка. Успеть надо к семи часам.

Мюллер нагнулся, будто заметив соринку, приставшую к сапогу, отколупнул ее и тут же взглянул снизу на лицо Волкова.

- Новую задачу даст Шор. Что вас беспокоит?

Волков не мог скрыть того смятения, которое охватило его: разрушился план всех намеченных действий.

Группа неизвестного ему Шора, с которой должен встретиться он, имела задачу подорвать мост через Оку за Коломной. Если взорвут этот мост, то нарушится снабжение фронта по главной железной дороге из Сибири. Волков уже поставил себе цель не допустить этого, хотя и не знал, как все будет.

- Начнутся облавы, - проговорил он, - если взорвут мост.

- До семи есть три часа, - успокоил Мюллер. - Все делайте точно... Глоток коньяку?

Свет вдруг погас.

- Быстро, быстро! - подскочил Мюллер.

Волков бросился из люка, широко раскинув руки.

Ему всегда нравилось чувствовать бешеную стремительность парения. Черное небо и такая же черная, без единого огонька, земля создавали впечатление беспредельности. Непередаваемое, ни с чем не сравнимое ощущение, какое бывает, наверное, у птицы, захватывало на миг, и в такой миг он представлял себя летящим над миром. Но человеческие ощущения всегда бывают еще скованы той или иной мыслью, которая пробуждает другие заботы. И он думал о трех часах времени, оставшихся в его распоряжении.

Парашют мягко встряхнул его, переворачивая слева направо, что-то больно дернуло руку, а скорость не замедлилась, или он не почувствовал этого за ожегшей мозг догадкой: "Стропа захлестнулась!.." Тьма ночи вдруг стала чугунно-жесткой, на него будто устремились мохнатые глыбы сосен. Пронзительно затрещали ветки. Сильный удар оглушил Волкова... Ему казалось, что он сразу открыл глаза, однако было уже светло.

Пальцами он нащупал мокрую колючую хвою. Обломанные ветки навалились сверху, а шея его упиралась в ствол дерева. Он глубоко вдохнул прохладно-чистый воздух, который бывает лишь в осеннем русском лесу.

Одновременно с тупой болью в затылке явилась тревожная мысль: "Почему светло? Уже октябрь. Рассветает к семи часам. А мост?"

Движимый сознанием неотвратимой беды, он поднялся. Тело ныло, саднили зубы, а язык, точно вспухший, переполнял рот.

"Нет, человек не птица, - горько усмехнулся про себя Волков, расцепляя застежки лямок. - От удара я потерял сознание. И ничего не успею..."

Вполголоса чертыхаясь и охая, Волков стянул изорванный комбинезон, достал из мешка пистолет, рассовал по карманам обоймы, а пачку денег всунул за голенище. В теплом пальто, ношеных яловых сапогах и летней кепке, он уже не отличился бы от многих беженцев, которые ходили по деревням, чтобы выменять продукты, ютились на грязных вокзалах, ожидая поездов. Купол парашюта был разорван торчащими сучьями. Чтобы снять его, надо лезть на дерево.

- А-а, все равно, - пробормотал Волков. - Скорее увидят.

Что-то зашуршало в пестром ковре опавших зеленых иголок и рыжих еловых шишек. Белка проскочила на ствол дерева и уставилась бусинками глаз, выжидая, не кинут ли ей орех.

- Привет, - сказал Волков. Но белка прыгнула выше, и ему показалось, что на ее острой мордочке возникла такая же задорная, ироническая улыбка, какой улыбалась Марго. - Дура, - сказал он. - Дура ты, белка.

Немного постояв, слушая легкий, точно от речных волн, гул - не то рождаемый соснами, не то в собственном его теле и голове, - он медленно двинулся к северу, где была железная дорога. Приокские леса - остатки дремучих когда-то чащоб, укрывавшие русичей от набегов степняков-завоевателей, еще хранили свою первозданную красоту. По одной из тропок Волков добрел к насыпи. Рельсы мокро блестели на черных шпалах.

Немного в стороне виднелась будка обходчика с раскрытой дверью. Он пошел к будке, но его сразу окликнули:

- Курить есть, земляк?

Человек в солдатской шинели, без фуражки стоял под елочкой. У ног лежали две вязанки хвороста.

- Три дня не курил, - ответил Волков условленной фразой. - А в Коломне продают табак?

- Иди за мной.

Шинель у него была надета поверх гражданского костюма. Обтрепанные манжеты серых брюк волочились по земле. Форма головы и выражение немолодого широкого лица с круглыми глазами, пучками волос, торчащими из ноздрей, придавали ему вид сонливого кота.

- Далеко идти? - спросил Волков.

- Не устанешь, - тихим и, как показалось Волкову, злым голосом ответил тот. - Встречал по дороге когонибудь?

- Никого.

- Обутрилось уже. Бабы в лесу хворост собирают.

"Немец так бы не сказал, - подумал Волков. - Значит, он русский".

- Мне нужен Шор.

- Шор? - пробормотал тот, еще более злобно. - Документы-то есть?

- Имеются, - сказал Волков.

- Ну, ладно. Семен Григорьевич я, по фамилии Тюхин... Хворост бери. А ежели встретим кого, ты помалкивай.

С вязанками хвороста за плечами они углубились в лес и вышли на дорогу.

XIV

На задах Коломны домики скрывались под большими вязами и липами. Кое-где висели плакаты, объяснявшие, что болтун - находка для шпиона. Около реки табором стояли беженцы. Чуть дальше, у моста, по которому полз санитарный поезд, торчали жерла зениток.

И то, что мост цел, казалось Волкову чудом.

Дом Тюхина отличался новым забором и жестяной вывеской сапожника. Во дворе бродили куры, лизал замшелую колоду теленок, два пса, хрипя, натягивали цепь. Статная молодая женщина с узкой талией и блеклым лицом появилась на крыльце. Короткую шубейку и белый тонкошерстный платок она, видимо, накинула в спешке. А глаза ее будто хранили давнюю скорбь и непонятное чувство виноватости.

- Это знакомый Федора, - проговорил Семен Григорьевич, кивнув на Волкова и как-то исподлобья оглядывая ее. - Без него бы хворост не дотащил. А Федор где?

- Да ушел. Следом и ушел, - тихо сказала она.

- А ты чего вырядилась?

- На базар.

- Брагу достань из погреба, - хмуро уронил Тюхин.

"Дочь, наверное, - подумал Волков. - А кто Федор?"

- Нету твоего дружка, - сказал Тюхин. - Явится еще, не пропадет.

У крыльца огненно-рыжий петух, что-то громко требуя на своем петушином языке, ходил вокруг маленькой серой утки. И утка приседала, грациозно, игриво, вытягивая длинную шею.

- Ых ты! - с бешеной злобой взмахнул рукой Тюхин.

Утка отскочила, а петух закричал еще громче, созывая кур на это место, где был рассыпан ячмень.

- Настасья! - крикнул Тюхин. - Серую потом отлови! Зарежу для лапши!