Николай Любимов - Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 1

Забегая вперед, замечу, что такой же антиномией, таким же парадоксом является тот факт, что переводчик с французского, испанского, итальянского, немецкого никогда не бывал западнее бывшей Советской Прибалтики, ни разу не пересекал границ бывшей Российской Империи. И опять-таки, если в 30—50-е гг. в этом можно видеть внешние причины, то с середины 60-х только ими этот факт не объяснишь. Союз писателей был рад, что Н. Любимов совсем не рвался ни на Запад, ни на Восток. Мне кажется, что в «пространстве» он до конца дней своих остался «перемышлянином», для которого поездка в Калугу или Новинку – целое событие. А «во времени»… мне никогда не приходилось встречать человека, всем своим существом бывшего столь «несовременным», сколь Любимов, от быта до эстетики. Л. Толстой когда-то хотел издавать журнал «Несовременник», Если бы такой журнал выходил в XX веке, Н. Любимов был бы его первым подписчиком. Быть может, его восприятие Церкви интуитивно связано именно с ее сверхсовременной и сверхпространственной сущностью, с отсутствием необходимости преодолевать в Церкви противоречия времени и свои собственные.

Над книгой воспоминаний Н. Любимов начал работать в шестидесятые годы, в свободное от переводов Доде и Мериме, Боккаччо и Пруста время. Он ее писал в буквальном смысле слова ни разу не подойдя к пишущей машинке. Практически всю ее, а это более 1000 страниц» в разное время переделывавшуюся, дополнявшуюся и т. д., перепечатала старшая дочь Н. Любимова Е. Любимова, без самоотверженного труда которой книга просто не могла бы обрести существование. Книга писалась при наличии внутреннего плана, но не в хронологической последовательности, что читатель ее легко заметит, обратив внимание на даты написания отдельных глав. Очень редко поводом для выбора времени написания конкретной главы мог послужить внешний факт – вспоминается лишь один, когда в Доме ученых отмечалось 90-летие Т. Л. Щепкиной-Куперник и Н. Любимова попросили выступить. Он начал готовиться к выступлению и в результате написал главу. Иногда это могло быть внутренним побуждением – так, толчком к написанию глав о духовенстве (как вошедшей в настоящее издание» так и оставшейся за ее пределами) было хрущевское гонение не Церковь в начале 60-х годов.

Книга писалась и читалась – Н. Любимов любил и умел читать вслух – сначала членам семьи, потом друзьям. Читалась поэтам (Д. Самойлову и С. Липкину), театральным деятелям (В. Шверубовичу» В. Заманскому), математику В. Успенскому, литературоведам Н. Вильмонту, И. Медведевой, Н. Томашевскому, Вяч. Вс. Иванову, театроведам А. Бартошевичу и В. Силюнасу. Читалась пожилым людям и молодежи. Кажется, последней слушательницей Н. Любимова была М. Бреева, дочь близкого Н. Любимову протоиерея Георгия Бреева, настоятеля московских храмов во имя иконы Божией Матери «Живоносный Источник» в Царицыно и Рождества Богородицы в Крылатском.

Книга публиковалась – с огромными сокращениями. Так, глава о Багрицком была напечатана в журнале «Новый мир» в 1964 году, а о Щепкиной-Куперник – почему-то в «Литературной Армении». Отдельные страницы Н. Любимов включал в свои книги о переводе, в литературнокритические статьи.

За год до кончины Н. Любимова первая часть воспоминаний (в объеме настоящей книги) была набрана в издательстве «Культура», а первые главы стараниями редактора Е. Д. Шубиной напечатаны в журнале «Дружба народов» – еще при жизни автора. Казалось бы, «все сбылось», словами Б. Пастернака. Но ленивый и бездарный, хотя и либерально-прогрессивный, глава издательства (к слову сказать, самый ненавистный Н. Любимову человеческий тип) задержал книгу на шесть лет.

Лишь отдельные главы мне удалось напечатать в журналах «Дружба народов», «Москва», «Московском журнале» – с большими сокращениями. Все же читатель должен знать, что перед ним лишь треть книги воспоминаний Н. Любимова, Вторая и третья ее части еще ждут своих издателей и читателей. Быть может, если и когда до них дойдет черед, автору этих строк удастся продолжить разговор о Н, Любимове, его отце.

16 ноября 1999 г.

Ср. молитву, возглашаемую на литии: «Еще молимся, о еже сохранитися граду сему, и всякому граду и стране, от глада, губительства, труса, потопа, огня, меча, нашествия иноплеменников и междуусобныя брани…».

Тропарь, входящий в чинопоследование праздника Казанской иконы Пресвятой Богородицы: «Заступнице Усердная…».

Захарьин Г. А. (1829–1898) – выдающийся русский врач, профессор Московского университета, создатель московской терапевтической школы.

См. просительную ектенью: «Христианския кончины живота (жизни) нашего безболезненны, непостыдны, мирны…»

13 кондак акафиста Пресвятой Богородице.

Одно из главных действующих лиц в романе Н. С. Лескова «Соборяне».

См. воспоминания С, П. Кувшинниковой в кн.: Глаголь С. и Грабарь И. Исаак Ильич Левитан. М.: Кнебель, б/г. С. 53.

Здесь и далее Новый Завет цитирую по церковнославянскому тексту.

См. прославление Божьей Матери на литургии св. Иоанна Златоуста и кондак, входящий в чивопоследование праздника Успения Пресвятой Богородицы.

Заупокойная ектенья.

См. великую ектенью.

Я спрашиваю мышь:

– Где твой дом? ( нем.)

В «Очерках по истории русской культуры» П. Н. Милюкова (Современные записки. Париж, 1930. Т. 2. С. 269) я прочел подстрочное примечание: «Епископ Иерофей Афонин, открыто разорвавший с Сергием и увлекший за собою епархию, был <���…> арестован агентами ГПУ и при сопротивлении крестьян деревни, где был захвачен, застрелен ими (недалеко от гор. Никольска Великоустюжского округа)». Уж не они ли это?.. Тот Иерофей, которого я помню, стойкий тихоновец, смотревший на всех, отколовшихся от патриарха Тихона и подчинившихся «обновленческому» Синоду, как на христопродавцев, вполне мог порвать и с патриаршьего места блюстителем (будущим патриархом) Сергием за его покорство мирской власти. Уж не он ли это – Иерофей, епископ Велико» устюжский, викарий Вологодский, расстрелянный в 1928 году?..

Переосмысленная цитата из ектеньи: «Еще молимся за всю братию и за вся христианы».

«Кто скачет так поздно…» (нем.) – начало баллады Гёте «Лесной царь».