Раиса Кузнецова - Унесенные за горизонт

― А мы хотели обыграть слово «зарплата» и, каемся, стали плагиаторами, взяли это выражение у «Крокодила», ― и подала журнал, который «почти случайно» оказался у меня с собой.

Он прочитал отчеркнутый абзац и молча передал журнал соседу, тот ― другому; журнал побывал в руках у всех членов президиума, в том числе и у Николаевой. Она, пробежав строчки, шлепнула журнал на стол. Наступила напряженная тишина.

― А кто же все-таки конкретно отвечает за работу редколлегии, чьим органом является газета? ― тихо спросила Николаева.

― Как и везде ― органом партбюро, месткома и комитета комсомола.

― Так вот, товарищи, ― обратилась она к членам президиума, ― предлагаю записать в постановлении следующее: «Указать партбюро, месткому и комитету комсомола на необходимость усиления руководства редколлегией стенгазеты».

Все дружно закивали головами.

Главный редактор журнала «В помощь ФЗМК» подскочил к Николаевой и о чем-то ее спросил ― мы в это время покидали зал.

Силин догнал нас на лестнице:

― А для меня у них опять нет времени! ― и громко чертыхнулся.

Это прозвучало как сигнал к общему хохоту всех участников «драмы».

Прошло не больше месяца, как секретарь бюро вызвал меня:

― Слушай, мы решили вновь поручить тебе стенгазету, она совсем захирела.

― Ну, уж нет, ― отмахнулась я, ― что угодно, а этим заниматься я больше не буду. Вам же попадет!

Он засмеялся:

― Хитра! Вроде о нас беспокоишься, а сама хочешь увильнуть от серьезного поручения.

― Пожалуйста, могу доказать, что не увиливаю, ― предложила я, ― буду собирать материалы, редактировать, а вы проверяйте и подписи ставьте какие хотите. Мне слава не нужна, а за вас я боюсь.

― Ладно, пока будем действовать так, ― согласился он [55] Почти год я делала газету с прежним составом редколлегии, которая числилась распущенной, а подписывал ее Саша Шабанов, над которым мы особенно издевались, так как его фамилия, как председателя месткома, фигурировала первой в решении ВЦСПС... .

Мне хотелось как можно торжественнее проводить Сонечку в первый класс, но в профкоме меня уговорили взять путевку на юг. Поручила Сонечку приятельницам и отправилась в нервно-соматический санаторий «Коммунар», что находился недалеко от Ялты, на горке по направлению к Ливадии. Компании не заводила; жила в большой палате и ни с кем из соседок не общалась. Со мной, видя мою отчужденность, тоже мало разговаривали, тем более что в послеобеденное время, в так называемый «тихий час», когда все собирались в палате, я по предписанию врачей каталась на байдарке ― носилась от ялтинского мола до Ливадии и обратно с намотанным на шею черным шифоновым сарафаном, за что меня прозвали «черным пиратом» [56] Фотографию, где я снята на этом пляже одна, Иван Васильевич очень любил и даже увеличил ее для альбома. . Байдарка дала свои результаты ― я похудела на шесть килограммов. Это был «подарок» для моих московских друзей, которые вспоминали, как я, отдыхая в тридцать седьмом году в Новом Афоне, привезла оттуда лишний вес. Чудаки! Ведь тогда только-только отменили карточки на хлеб, его подавали без меры, и он был превкусный...

За несколько дней до отъезда Ялта и весь берег погрузились в кромешную темноту. Тогда мы не понимали, что значит «затемнение» ― судили, рядили, но в чем дело, не догадывались; о том, что Гитлер напал на Польшу и наши войска вошли туда же, узнали уже в поезде.

Ранним утром с вокзала зашла на Станиславского, вымылась и в тот же день отправилась к детям в Кучино. Путь к дому от станции пролегал мимо школы. Решила зайти. В том, что Сонечка учится на «отлично», не сомневалась ― она читала и считала с пяти лет. Только письму ее не обучала, полагала необходимым хоть что-нибудь оставить для первого класса.

Разыскала учительницу и, не без доли самонадеянной гордости, поинтересовалась успехами дочери. И вдруг слышу, что хуже ученицы за всю многолетнюю практику у нее еще не было. На всякий случай уточнила, не путает ли она Сонечку с каким-то другим ребенком. Нет, все правильно ― Соня Куцая постоянно опаздывает, рассеянна, мешает другим детям заниматься, пишет как курица лапой, неаккуратна, бывает грубой.

В сердце заныло от мысли, которую постоянно гнала от себя, ― я плохая мать. Следовало не по курортам разъезжать, а заниматься, как все нормальные родители, первыми шагами ребенка в школе.

Пришла домой очень расстроенная. Поговорила с Сонечкой ― она с такой неприязнью отзывалась об учительнице, что я поняла: эти первые столкновения с жизнью, со школой, навсегда могут отвратить ее от учебы, испортить характер, внушить нелюбовь к людям вообще. К тому же она испортила почти все тетради, которые были дефицитом и достались мне ценой больших усилий. Не спала, обдумывала выход, решила переезжать в Москву Утром услышала пререкания Сонечки с Маврушей ― та уговаривала ее подняться.

― Не хочу идти в школу! ― заявила Соня. ― Не хочу!

― Что же, ты хочешь остаться неграмотной, вот так, как я, работать прислугой?

― Ну, и подумаешь!

Эта перепалка вывела меня из себя. Я вскочила и крикнула:

― Встань, и немедленно!

― Не хочу, ― противным капризным голосом ответила моя дочь.

Я вытащила ее из постели и, поставив в угол, закричала испуганной няне:

― А ну-ка, дай мне веник!

Та подала какой-то маленький «голик», и я отхлестала Сонечку по плечам.

― Если она захочет пойти в школу, ― сказала я Мавруше, закончив экзекуцию, ― не пускай ее. Она хочет быть неграмотной прислугой, и пусть!

Перед уходом тихо сказала няне, чтобы та, если Соня захочет пойти в школу, пустила ее, а вечером бы понарошку попросила у меня за это прощения. Няня согласилась на этот «спектакль», а я, оставив всхлипывающую девочку в углу, собралась и помчалась на поезд. На душе скребли кошки ― и оттого, что допустила такую вспышку гнева, и оттого, что так плохо знала свою дочь.

Однако мой «метод» исправления оказался неожиданно эффективным. Когда вернулась вечером с работы, няня стала громко просить «прощения», что, несмотря на мой запрет, она все-таки пустила Сонечку в школу:

― Уж очень она просилась, так просилась, уж вы на меня не сердитесь, Раиса Харитоновна!

Я, конечно, разыграв недовольство, как следует «отругала» няню, чем довела Соню почти до слез. Она попросила прощения и за себя, и за няню.

С той поры ее как подменили, вставала сразу, как только будили, но об учительнице по-прежнему отзывалась плохо. И вдруг однажды пришла из школы радостная:

― А нам дали новую учительницу!

Соня стала ходить в школу с охотой, а вскоре там был объявлен конкурс среди первоклассников: «читать и писать, как Соня», чем мы обе гордились. Вопрос о переезде с дачи в Москву, таким образом, пока отпал [57] Это пришлось сделать после лета 1940 года — в связи с финской войной, усложнившей жизнь на даче. .