Раиса Кузнецова - Унесенные за горизонт

Осенью сорок четвертого Эдик и Сережа пошли в школу ― в первый класс.

Лена устроила Сережу в образцово-показательную школу, которой руководил Новиков.

Эдик пошел в обычную, недалеко от дома. Нас очень смешила его удивительная обязательность по отношению к урокам и просто настоящая влюбленность в первую учительницу, имя которой я помню до сих пор ― Августа Петровна. Приходил после уроков, торопливо раздевался и, вытаращив глазенки, бежал к письменному столу. Уговорить его вначале пообедать было невозможно, он боялся, что не успеет выполнить домашнее задание, а управлялся самое большее за полчаса. Как-то отправила я Эдика на зимние каникулы в Бирюлево, и вдруг через пару дней мама привозит его в Москву: «Исплакался весь. Учительница какой-то урок задала, а он не успел выполнить». Малыш сразу сел за стол, и не успели мы с мамой чаю попить, как он уже все закончил [79] К слову сказать, такое серьезное отношение к занятиям отличало его и впоследствии, когда учился в школе, которую окончил с золотой медалью, и в Московском Университете, физический факультет которого окончил с отличием. .

Соня забот тоже не доставляла ― училась отлично. За успехами Сережи должна была следить Лена, она это и делала как будто, но, видно, больше рассчитывала на «престижность» школы, что потом всех нас сильно подвело.

Ваня высоко ценил наше физиологическое единство.

― Никогда я не испытывал такой полноты счастья от обладания женщиной, ― часто повторял он.

Да я и сама только с ним познала всю прелесть самоотдачи и остроту переживания от соединения с мужчиной [80] Уже много лет спустя после начала нашей совместной жизни сразу после бурного и страстного слияния он вдруг прошептал мне на ухо: ― Я так счастлив, так рад, что и сегодня, обнимая и целуя тебя, нисколько не утерял той остроты ощущения, что испытал в первый раз, тогда, 11 апреля... И я уверен, что так будет продолжаться всегда, даже в семьдесят лет! ― А мне тогда будет семьдесят четыре, ― лукаво напомнила я. ― Ну и что же? Ты создана для любви и никогда в этом плане не постареешь. Но нет, не сбылись его желания. Он ушел от меня в пятьдесят девять лет. Он оставил мне лишь воспоминания о наших безумных и сладких ночах, которые жгут меня даже сейчас, когда мне далеко за семьдесят, и я понимаю, что если бы он был рядом сейчас, я с такой же страстью и негой отдавалась бы ему... А его нет! Он ушел от меня, не дожив до назначенного им срока, целых одиннадцать лет... Ваня, Ванечка, как ты мог так рано уйти от меня? Как мог оставить мне только воспоминания?.. .

Беременность моя протекала странно. Дышать газом от выхлопной трубы автомобиля стало моим высшим наслаждением. По утрам на работе, прежде чем раздать большую кипу газет сотрудникам, я с упоением обнюхивала каждую из них, упиваясь запахом свежей типографской краски. И потому была уверена, что родится сын [81] И что же? 10 мая 1945 года родился сын. С двенадцати лет стал водить автомобиль, любит возиться с ним, стал не только водителем, но и настоящим автомехаником, хотя, как и Эдик, окончил физический факультет МГУ и занимается там же лазерами. .

Когда меня спрашивали, как собираюсь его назвать, отвечала:

― Конечно, в честь того, кто создал такое могучее государство!

И вдруг узнаю: все считают, что назову сына Иосифом, ― настолько был велик культ Сталина. Даже мой милый начальник Юзефович допустил такую ошибку. Он прямо спросил Мендж об этом.

― Нет, что вы, она, конечно, имеет в виду Владимира Ильича!

Он явно удивился ее ответу, и тогда она добавила:

― Такое имя она не может дать еще и потому, что и вас зовут Иосиф, и люди могут расценить это как явный подхалимаж.

Оба весело рассмеялись, и он согласился, что это было бы неудобно.

Что творилось 9 мая на улицах Москвы, на Красной площади, мы с Ваней могли слышать только по радио и наблюдать с высоты нашего балкона. С часу на час я ждала начала родов, и он не отходил от меня ни на шаг. К вечеру сотни лучей прожекторов расчертили небо на клетки, и по ним проплыл красный флаг с портретом Сталина. Сотни орудий салютовали Победе. Мы любовались этой грандиозной, впечатляющей картиной, вслушивались в ликующие звуки, что неслись отовсюду, и хотелось самим кричать от восторга и радости. Прибежала соседка:

― Вас к телефону!

Звонили Мендж, Соня Сухотина, еще кто-то ― спрашивали, «не родился ли кто?»

― Какие хитрые! Вы будете праздновать, а меня посылаете на родовые муки, — говорила я. ― Завтра, завтра, в первый день мирной жизни появится мой сын.

Ваня радовался рождению сына, но однажды грустно обронил:

― Я же говорил, что у меня не будет дочери. У Лены родилось трое сыновей, и у тебя сын. А мне так хотелось, чтобы была у нас и девочка.

Я засмеялась:

― Этот факт, по новейшим научным данным, свидетельствует о твоем неукротимом темпераменте. Заимеешь дочь, если будешь чуть холоднее.

― Нет уж, меня не укротишь, в особенности, когда у меня такая любимая женушка!

Но до «женушки» было еще так далеко!

Пошла в ЗАГС регистрировать сына, а они ― по новому закону ― записывают в свидетельство о рождении отчество «Иванович», в графе «отец» делают прочерк, в графе «мать»

― ставят мое имя, отчество, фамилию и особую «примету»

― «мать-одиночка». Я совала регистраторам Ванин паспорт, убеждала, что он хоть и в Москве, но не демобилизован, поэтому еще не расторг прежний брак, что он непременно хочет записать сына на себя. Но они не слушали и даже не брали его паспорт в руки.

― Брак не зарегистрирован ― и все!

Узнав, что сыну дали фамилию Нечепуренко, Ваня побледнел ― он не поверил мне и сказал, что я нарочно записала Володю на себя, желая проучить за медлительность с разводом. Я ужасно рассердилась и напомнила, что предупреждала о том, что готовится новый суровый закон о браке и мы оба виноваты в том, что не придали этому значения.

Ваня побежал в ЗАГС и убедился, что ничего сделать нельзя.

― После регистрации брака с вашей фактической женой можете усыновить вашего сына.

Вот такой дурацкий закон был принят в конце войны

Летом мы всей большой семьей переехали на дачу. Мои отпуска (декретный ― 36 дней и очередной ― 24 дня) скоро закончились, и я каждый день вместе с Ваней ездила с дачи на работу. Как-то вернулись из Москвы усталые, распаренные. В комнатах пусто ― все гуляют, а на самом видном месте, на круглом обеденном столе лежит раскрытая тетрадь. Я заглянула в нее и сразу наткнулась на строчки: «Она забыла нас ради него, а мать должна жить ради своих детей». Это был дневник Сони. Больше читать не стала. Скорей захлопнула его, убрала, чтобы не попался на глаза Ване. Выбежала из комнаты ― навстречу вся семейка. Взяла у няни ребенка и пригласила Соню пройтись. Вышли с участка в лес, и я говорю Соне: