Андре Агасси - Откровенно. Автобиография

— Правда, это круто? — вопрошает Брук.

— Круто, — говорю я, закатывая глаза к потолку.

В свое первое утро дома, завтракая на кухне, она так и фонтанирует историями про Роберта Дауни-младшего, Майка Тайсона, Марлу Мэйплз и других кинозвезд. Стараюсь демонстрировать вежливый интерес. Брук спрашивает меня о теннисе и тоже делает вид, что ей интересно. Общаемся натянуто, как незнакомцы. Мы больше похожи не на супругов, завтракающих в общей кухне, а на тинэйджеров, которые провели вместе одну ночь в хостеле. Мы вежливы, учтивы и добры друг к другу, но равновесие это кажется столь хрупким, как будто вся конструкция может обрушиться в любой момент.

Я подкладываю в камин еще одно полено.

— Мне надо кое-что тебе сообщить, — говорит Брук. — Пока была на съемках, я сделала себе тату.

— Что!? — я поворачиваюсь к ней.

Мы идем в ванную, где больше света. Она приспускает джинсы и показывает мне: на ее бедре вытатуирована собака.

— А тебе не пришло в голову сначала посоветоваться со мной?

Не надо было так говорить, Брук называет подобные реплики «попытками ее контролировать». В самом деле, с каких это пор она должна спрашивать у меня разрешения на то, чтобы украсить собственное тело? Я возвращаюсь в кухню, наливаю себе еще одну чашку кофе и еще внимательнее смотрю в огонь.

ИЗ-ЗА НЕСОВПАДЕНИЯ рабочих графиков мы с Брук не смогли организовать достойный медовый месяц сразу после свадьбы. Сейчас, когда она закончила свой фильм, а я не слишком занят, самое время восполнить это упущение. Мы решаем отправиться на остров Некер в архипелаге Британских Виргинских островов, к юго-востоку от острова Индиго. Он принадлежит миллиардеру Ричарду Брэнсону, который уверяет, что нам там непременно понравится.

— Настоящий райский остров! — хвастается он.

С первой же минуты на острове мы не можем найти общего языка. Вместе нам неудобно. Мы не можем договориться о том, как будем проводить время. Я хочу бездельничать, Брук хочет плавать с аквалангом. И хочет, чтобы я непременно пошел с ней. Это значит, что мне придется брать уроки. Пытаюсь объяснить ей, что идея во время собственного медового месяца брать уроки вызывает во мне немногим больше энтузиазма, чем колоноскопия и просмотр «Друзей» одновременно. Но Брук настаивает.

Мы проводим долгие часы в бассейне, где инструктор рассказывает о масках, кислородных баллонах и костюмах для подводного плавания. В мою маску постоянно просачивается вода: у меня быстро растет щетина, которая мешает маске плотно прилегать к коже. Я иду в номер побриться.

Когда возвращаюсь, инструктор объявляет: финальным заданием нашего урока будет игра в карты под водой. Если вы спокойно сможете сидеть на дне бассейна, играя в карты, и сумеете закончить игру, не испытывая желания вырваться на поверхность, значит, вы настоящий аквалангист. И вот посреди Карибского архипелага в полном водолазном снаряжении я сижу на дне бассейна и совсем не чувствую себя дайвером. Чувствую себя героем Дастина Хоффмана из фильма «Выпускник». Вылезаю из бассейна, заявив Брук, что не могу это выносить.

— Ты всегда боишься пробовать что-то новое.

— Сама пробуй. Плыви хоть на дно океана, если хочешь. Передавай привет Русалочке. Я буду в комнате.

Иду в кухню, заказываю большую тарелку картошки фри. Затем поднимаюсь в спальню, сбрасываю туфли, растягиваюсь на кровати и целый день смотрю телевизор.

Мы уезжаем с райского острова на три дня раньше, чем запланировали. Медовый месяц окончен.

Я В ВАШИНГТОНЕ, участвую в турнире, организованном компанией Legg Mason. Играть приходится под иссушающим солнцем, теннисисты клянут погоду; в другом случае я бы непременно к ним присоединился, но в этот раз мне помогают держаться чувство благодарности и твердая решимость. Чтобы поддержать их, каждое утро, проснувшись, я записываю на листе бумаги свои цели. Фиксируя их письменно, а затем проговаривая вслух, я в завершение произношу:

— И никаких компромиссов.

Незадолго до начала турнира провожу финальную тренировку с Брэдом. В этот раз работаю вполсилы. После тренировки Перри везет меня в отель. Молча смотрю в окно.

— Останови здесь, — прошу я.

— Зачем?

— Просто останови.

Перри подруливает к тротуару.

— Проезжай вперед три километра и жди меня там.

— Что ты собираешься делать? С ума сошел?

— Сегодня я мало работал.

Совершаю пробежку по парку Рок Крик — тому самому, где в 1987 году я выбросил свои ракетки. Бежать тяжело, кажется, вот-вот потеряю сознание. Но меня это не заботит. Пробежка, даже если она закончится инфарктом, подарит мне мир с самим собой сегодня вечером на важнейшие для меня десять минут перед тем, как я окончательно засну. Теперь я живу ради этих десяти минут. Они для меня все. Меня многие хвалили и многие порицали, и все же нет ничего хуже собственного порицания, которое колотится в голове целых десять минут, перед тем как вырублюсь.

Когда я сажусь в машину, лицо у меня темно-бордового цвета. Забираюсь на пассажирское сиденье, включаю кондиционер и улыбаюсь Перри.

— Вот такие мы крутые! — хмыкает он, передает полотенце и жмет на газ.

Я добираюсь до финала и вновь встречаюсь с Дрейпером. Я помню, как еще недавно изумлялся, что когда-то мог победить его. Помню, как качал головой от удивления, вспоминая, что оставлял его позади на турнирах. Тогда я был, кажется, в низшей точке своей карьеры. Теперь расправляюсь с ним за пятьдесят минут, 6–2, 6–0. Я выигрываю этот турнир в четвертый раз.

На турнире Mercedes-Benz до самого полуфинала не проигрываю ни единого сета и уверенно добиваюсь победы. На турнире дю Морье в Торонто вновь встречаюсь с Питом. Он прекрасно играет в первом сете, но во втором заметно слабеет. Я побеждаю. Эта победа стоит Питу первого места в рейтинге, а мне помогает подняться на девятое.

В полуфинале я встречаюсь с Крайчеком. Он все еще гордится победой на Уимблдоне в 1996-м: ведь он — единственный голландец, которому удалось достичь подобной вершины. К тому же в ходе турнира он победил Сампраса, принеся Питу единственный проигрыш на Уимблдоне на протяжении ряда лет. Но я — не Пит, и я — совсем не тот игрок, которого он когда-то знал под фамилией Агасси. Проигрывая один сет, Крайчек подает при счете 3–4. 0:40, тройной брейк-поинт. Я отбиваю подачу одним из лучших ударов в своей карьере. Мяч, кажется, пролетает в сантиметре от сетки, оставляя на ней дымящийся след, будто ссадину. Крайчек закрывает глаза, размахивается и мощно бьет с лета. Этот мяч мог полететь, куда угодно, сам Крайчек, ударив по мячу, не мог знать, куда бьет. Разверни Крайчек ракетку еще на полградуса, мяч полетел бы прямиком в первый ряд зрителей, а я, лишив соперника подачи, смог бы контролировать игру. Увы, мой соперник выигрывает очко, побеждает в трех сетах и прерывает серию моих беспроигрышных игр. В былые времена мне было бы трудно это пережить. Сейчас же я говорю Брэду: