Андре Агасси - Откровенно. Автобиография

— Что ж, это теннис. Да, Большой брат?

К ОТКРЫТОМУ ЧЕМПИОНАТУ США 1998 года я — восьмая ракетка мира. Болельщики встречают меня с восторгом, что повышает настроение и облегчает игру. В шестнадцатом раунде встречаюсь с Кучерой, который, похоже, вознамерился измотать меня своей подачей. Он подбрасывает мяч, затем ловит, останавливается — и подбрасывает вновь. Он раздражает меня, и я проигрываю два сета. Затем вспоминаю: чем лучше играешь с Кучерой, тем лучше играет он. Подавай ему плохо — и он будет отвратительно бить в ответ. Вот в чем проблема: я слишком хорошо играю! На следующей своей подаче уже передразниваю Кучеру. Трибуны хохочут. Затем подаю исключительно дурацкий мяч. Я раздражаю его, и это помогает мне вернуть контроль над игрой.

Начинается дождь. Матч отложен до завтра.

Мы с Брук отправляемся на поздний ужин к ее друзьям-актерам. Небо прояснилось, и мы ужинаем под открытым небом в одном из ресторанчиков в центре города, где столики вынесены на крышу. После ужина прощаемся, стоя на улице.

— Удачи завтра! — кричат актеры, запрыгивая в такси и отправляясь выпивать дальше.

Брук провожает их взглядом, затем поворачивается ко мне. Она надула губы. Она пьяна. Она похожа на ребенка, которого заставляют делать совсем не то, чего он на самом деле хочет.

Я делаю большой глоток из бутылки с коктейлем Джила.

— Иди, — говорю я ей.

— Правда? Ты не возражаешь?

— Нет, — вру я. — Развлекайся.

Беру такси и еду на квартиру Брук. Она продала свой особняк, купив взамен это гнездышко в верхнем Ист-Энде. Я скучаю по особняку, по подъездной дорожке, на которой нес свою вахту Джил. Даже по безглазым и безволосым африканским маскам. Быть может, потому только, что они помнят времена, когда мы с Брук не носили маски друг перед другом. Я допиваю коктейль Джила и ложусь в постель. Мгновенно засыпаю, но просыпаюсь, когда Брук несколько часов спустя возвращается домой.

— Спи, — шепчет она.

Я пытаюсь заснуть, но не могу. Приходится принять снотворное.

На следующий день даю Кучере жестокий бой. Цепляюсь за матч, но у соперника больше сил, больше резервов. Он побеждает меня в яростном пятом сете.

Я СИЖУ В УГЛУ ВАННОЙ в нашем доме в Лос-Анджелесе и наблюдаю, как Брук собирается на вечеринку. Я остаюсь дома — как обычно. Мы обсуждаем, почему всегда получается именно так.

Она обвиняет меня в отсутствии интереса к ее жизни. Утверждает, что меня не интересуют новые впечатления, новые люди, ее друзья. А ведь я мог бы каждый вечер водить компанию с гениями: писателями, художниками, артистами, музыкантами, режиссерами. Я мог бы посещать открытия художественных галерей, мировые премьеры, новые постановки, закрытые кинопоказы. Но нет, вместо этого я предпочитаю сидеть дома и смотреть телевизор, и, может быть, лишь иногда, когда на меня снисходит особая общительность, я согласен пригласить к ужину Джей Пи с Джони.

— Не буду тебе врать, — говорю я. — Вечер с Джей Пи и Джони — это звучит чертовски заманчиво.

— Андре, — горячится она, — они тебе не подходят. Перри, Джей Пи, Фили, Брэд — все они потакают твоим прихотям, смешат тебя, ободряют. Но никто из них не принимает твои интересы близко к сердцу.

— Ты думаешь, все мои друзья для меня не подходят?

— Все, кроме Джила.

— Все?

— Все. Особенно Перри.

Я знаю, что она жестоко обижена на Перри из-за того, что он бросил работу продюсера сериала «Неожиданная Сьюзан». Она обижена и на меня: ведь в их конфликте я отказался сразу же принять ее сторону. Но я не догадывался, что и остальные члены моей команды ей настолько же неприятны.

Отвернувшись от зеркала, Брук внезапно произносит:

— Ты, Андре, похож на розу, окруженную шипами.

— На розу, окруженную — чем, прости?

— На невинного юношу, из которого сосут кровь всякие прилипалы.

— Я не такой уж невинный юноша. А эти, как ты их называешь, «шипы» поддерживали меня с детских лет. Эти «шипы» спасли мою жизнь.

— Они тянут тебя назад. Мешают расти. Развиваться. Ты ведь не развиваешься, Андре.

МЫ С ПЕРРИ решили разместить нашу школу в самом неблагополучном районе западного Лас-Вегаса. Здесь она будет служить маяком. После многих месяцев поиска, уже почти отчаявшись найти место, на котором бы поместились все школьные службы, и к тому же доступное нам по цене, мы обнаружили участок в треть квадратного километра, удовлетворявший всем нашим требованиям. Обычный городской пустырь, окруженный ломбардами и домами-развалюхами, давно уже отжившими свой век. Именно отсюда когда-то пошел расти Лас-Вегас: сюда прибыли первые поселенцы, обустроив свой лагерь, впоследствии заброшенный. Мне нравится история этого места, которое было оставлено людьми: что может быть символичнее для того, чтобы менять к лучшему жизнь брошенных детей?

На церемонию закладки школы пришли десятки политиков, чиновников и лидеров местного сообщества. Журналисты, камеры, речи… Мы вонзаем золотую лопату в грязное земляное месиво, засыпанное мусором. Я смотрю вокруг и, кажется, провижу будущее этого места: слышу, как дети смеются, играют, задают вопросы. Здесь будут зарождаться мечты, будут помогать расти. Я настолько ошеломлен мыслями о том, каким станет это место через несколько лет — и через несколько десятилетий, когда меня уже здесь не будет, — что не слышу ни единой речи. Будущее заслоняет собой настоящее.

Затем кто-то грубо выталкивает меня из мира грез, требуя попозировать для групповой фотографии. Сверкает вспышка. Сегодняшнее событие — счастливое и одновременно пугающее: ведь столько еще предстоит сделать! Школу нужно создать, получить лицензию, найти финансирование — словом, битва будет долгой. Если бы не моя отчаянная попытка вернуть свое место в теннисе, восстановить здоровье и душевное равновесие, если бы не очевидные успехи, достигнутые на этом пути в последние несколько месяцев, не уверен, что у меня хватило бы духу взяться за это.

Все интересуются, где Брук, почему она не пришла на церемонию. Я отвечаю правду: я не знаю.

НОВОГОДНИЙ ВЕЧЕР, последние часы 1998 года. Мы с Брук устраиваем традиционную новогоднюю вечеринку. Неважно, сколь далеки мы друг от друга: она настаивает, чтобы в праздничные дни мы не демонстрировали своих разногласий друзьям и родным. Как будто мы — актеры, а наши гости — публика. Но, даже когда зрители расходятся, Брук продолжает играть и я — вслед за ней. За несколько часов до появления приглашенных мы проводим что-то вроде репетиции в костюмах: пытаемся казаться счастливыми. И потом, когда все расходятся, все равно притворяемся: это уже больше похоже на вечеринку для труппы.

Сегодня друзей и родных Брук среди публики будет больше, чем моих. Один из членов ее когорты — новый пес, питбуль-альбинос по имени Сэм. Он рычит на моих друзей столь усердно, как будто Брук вкратце поведала ему, что она на самом деле о них думает.