Юджин Ли-Гамильтон - Воображенные сонеты (сборник)

Вот так приходит смерть исподтишка:
В жаровенке уже угасло пламя;
Вы смотрите, как чад плывет волнами
Над тлеющими углями, пока

Витает рядом смерть — она робка,
Но, осмелев, предстанет перед вами,
Вопьется в губы черными губами,
И жизнь уйдет, и упадет рука.

Я помню — утро вам ласкало взгляд,
И, глядя на встающее светило,
Вы дальних гор вдыхали аромат;

Так был ли слаще поцелуй могилы,
Когда угара смертоносный яд
Втянули вы и в жилах кровь застыла?

Когда б иного Данте привела
Тропа туда, где мрачным лесом стали
Самоубийцы, где они в печали
Стенают от содеянного зла,

Его окликнет бледная ветла,
И шепот ваш прошелестит из дали;
Он, ухо к белой приложив эмали,
Услышит сердца стук в глуби ствола.

Пусть спросит: «Эми, разве в том краю,
Где воздух свеж, вы не были отрадой
Для скованного хворями калеки?

Зачем же юность пылкую свою
Вы погубили по веленью Ада
И в мертвый мир отправились навеки?»

Согбенный Небом италийский граф
Сумел отвергнуть рабские затеи,
Искусно древней арфою владея,
Воспел Свободу строками октав.

Был, как Эзоп, калечен и плюгав
Поэт-горбун с душою Прометея;
Он Иова казался сиротее,
Отвергнув Бога, грязью мир назвав.

Да, это грязь. Но приложивший труд
Подарит жизнь пшенице и маслинам,
Что все амбары доверху забьют.

А тот, кто путь проложит по трясинам,
Отыщет клад, упрятанный под спуд —
Монеты персов с профилем орлиным.

Его обмыли золотым вином,
Усами виноградными устлали
Могилу, чтоб зеленые спирали
Сжимали труп в объятии хмельном;

Укрыли перегноем, как рядном,
И корни лоз огонь земли сосали —
Что обернется пламенем в бокале —
Вокруг него, окутанного сном.

Здесь соловьи утешные поют,
И жизни нет за кромкою Забвенья,
Лишь вечного беспамятства приют.

Но девушка несет вино, спеша —
Иль это Азраила угощенье?
Проснись, проснись; очувствуйся, душа!

Ты нас переживешь, скамья для ног
Младой пенорожденной Афродиты;
Поведай мне, как, миртами укрытый,
Прекрасен был земной ее чертог;

Как, подведя поэзии итог,
Ты на певца упала из зенита;
И верно ли, что тяжкий гнет Земли ты
На панцире несешь немалый срок?

Есть, черепаха, и такие клади,
Что выдержать тебе не суждено —
Твоя броня запросит о пощаде;

Мы, люди, тащим их давным-давно,
Несем, хотя и горбимся в надсаде,
А как несем — не всё ль тебе равно?

Сонеты я отделывал, как щит,
Где эллинские борются атлеты;
Как чашу Кирки, что в цветы одета,
Но змей меж них чешуйчат, ядовит;

Как скрытые под гнетом древних плит
Монеты, где крылаты силуэты;
И как витые датские браслеты
На викинге, что под холмом лежит.

Не знаю, из чего они отлиты:
Фальшив ли этот сплав, и посему
Мои сонеты будут позабыты;

Но если это золото — ему
Не ржаветь, и оно, пройдя сквозь сито,
Блеснет на солнце, отгоняя тьму.

Сотни лет над усыпальней,
Где почил Великий гот,
Слышен лепет поминальный
По камням бегущих вод.

В бронзе, серебре и злате —
В трех гробах, один в другом,
Лег под вечное заклятье
Аларих на дне речном.

Сбрось, Бузент, немотства бремя:
Клад завещанный открой!
Грех тебе отпустит время
Тайны, преданной тобой.

Ночью мрачною к могиле
Устремился твой поток,
Волны варвара сокрыли,
И речной занес песок.

С треском факелы горели,
Короля ведя во тьму.
Готы у речной постели
Воздавали честь ему.

И холодный луч в тумане
Озарил волну и брег,
И воззвали ариане
К молчаливейшей из рек:

«Лишь тебе, Бузент, поверим!
Ты вернее, чем земля,
Сохранишь последний терем
Алариха-короля.

И покуда, как зеницу,
Славу Гота мир хранит,
Драгоценную гробницу
Пусть никто не разорит!»

Так рекли и в путь пустились,
И не ведал мир о том,
Где и как они простились
С разорившим Рим вождем.

Смертным сном на дне глубоком
Он уснул… Вослед за ним
Был под варварским потоком
Похоронен вечный Рим.

Но ни свевов, ни вандалов,
Ни ломбардов короли
Столь невиданных причалов
В смертный час не обрели.