Иоанна Ольчак-Роникер - В саду памяти

Здесь же, в игровой, стоял еще и неотъемлемый реквизит городской квартиры того времени — рояль. На нем в четыре руки играли дамы — друг с другом, а то и с претдентами в будущие женихи. Иногда танцам и домашним развлечениям подыгрывал сосед, Лютек Ганцвол. Аккомпанируя, он руководил танцующими: «Женщины — направо, мужчины — налево! Корзиночку! Chaîne! Changer des dames! En avant! [16] В ряд! Меняйтесь партнершами! Вперед! (франц.). Как невинны были обычаи тех лет! Когда однажды он попробовал поцеловать руку моей будущей пятнадцатилетней бабке, она с криком вырвала ее: „Пошел к черту!“»

Вечер. За большим круглым столом, накрытым красной плюшевой скатертью, при свете керосиновой лампы собирались все домочадцы. Младшие доделывают уроки. Семилетний Стась только пошел учиться. Девятилетняя Камилла посещает пансион Ядвиги Сикорской. Одиннадцатилетний Макс ходит в частную, с хорошей репутацией гимназию Войчеха Гурского на улице Гортензии. Но учителя не в состоянии с ним справиться. Он изнемогает от темперамента. Травма и увечье не остудили его. Он без конца впутывается в какие-то драки и скандалы. Ходить в школу он начал еще на костылях. Но приятели, получив пару раз по лбу, живо перестали дразнить его «костыль». Он взрывался от всего, что могло содержать любой намек на антисемитизм. Стоило учителю без всяких подтекстов утихомирить класс невинным: «Вы не в хедере», — он тот час же бросался на него с упреками в религиозной нетерпимости. Умный, начитанный, он, бывало, втягивал в интеллектуальные споры преподавателей и не раз одерживал верх. Может, именно перенесенные обиды и то, что он был калекой, заставляли его постоянно всем доказывать, что он не хуже, а даже лучше, умнее, сильнее других. Уже в раннем возрасте он стремился верховодить.

Спокойный, рассеянный, всегда немного как бы не в себе, тринадцатилетний Людвик — ученик Третьей филологической гимназии. Время от времени в дом приходит школьный инспектор, который проводит ревизию книжных полок и ящиков Лютека, ища тут запрещенную литературу. Всех это возмущало, но такова цена обучения в государственной гимназии. Зато гимназический аттестат зрелости давал возможность поступить в высшее учебное заведение.

Пятнадцатилетняя Жанетта, то есть моя будущая бабка, которую все больше называют Янина, зачитывается до румянца на щеках очередным отрывком из «Той третьей» — последней новеллы Сенкевича, публиковавшейся тогда в «Курьере цодзенном». Мать вырывает из ее рук газету. Эта вещь не предназначена молоденьким девушкам. А кроме прочего, ее ждет гора носков юных членов семейства. Но Янина, хоть и считалась в семье решительной и независимой, побаивается порывистой матери, и в ярости хватается за работу. Старшие сестры уже взрослые. Флоре двадцать, Розе девятнадцать, Гизелке восемнадцать, а Генриетте семнадцать. Все время они шепчутся друг с другом, делятся на ухо какими-то секретами, краснеют или взрываются смехом. И младшие сестры, согласно моде, помещенной в последнем номере женского журнала «Блющ», старательно переделывают свои старые платья по новой моде. Ведь в них им присутствовать на свадьбе Флоры. А Флора, слава тебе Господи, обручена. Первый тяжелый камень упал с души матери.

После ужина кто-то предлагает поиграть в лото или фанты. Становится весело. Но в определенное время, пусть даже еще совсем рано, иди и выполняй свой ежедневный долг. На третьем этаже ждет бабушка Клейнман, которая после смерти мужа не может заснуть одна в своей огромной восьмикомнатной квартире, и кому-нибудь из внучек приходится с ней ночевать. Чаще всего посылалась Янина. Та шла без особой охоты, несмотря на то, что бабушка, относившаяся ко всем внукам неплохо, была с ней особенно доброй. Подсовывала ей пирожные и сладости, а однажды даже заказала в известном магазине Влодковского на Чистой улице летнюю одежду: белое полотняное платье в серую полоску и синий плащ с такой же шляпкой. Первый новый гардероб моей будущей бабки. Раньше приходилось донашивать платья старших сестер. Именно поэтому, наверное, и цвет, и фасон одежды запомнились.

Мириам Клейнман была хоть и богатой особой, но очень скупой. Внуки ее недолюбливали. Собственная дочь не раз советовала ей: «Хочешь, чтоб они в тебе души не чаяли, преподнеси им что-нибудь, подарок какой-нибудь, знаешь же, как они нуждаются. Ребенок должен чувствовать, что на свете, кроме меня, есть еще кто-то, кому он не безразличен». Но ничего из этих уговоров не выходило, несмотря на то, что Мириам отлично понимала: тяжелое материальное положение осложняло внучкам возможность удачно выйти замуж По еврейской традиции, главный долг родителей — подыскать для дочери соответствующего мужа. Супружество считалось чрезвычайно важным делом, а потому меньше всего принимались во внимание чувства молодых. Речь ведь шла о будущем двух людей и об их потомстве. Подбором пар занимались пожилые: семья, друзья, профессиональный сват. Прежде чем принять решение, детально оговаривались достоинства и недостатки каждой из сторон, по-купечески обсуждались все «за» и «против». Молодых не очень-то и спрашивали. Неотрывной частью супружеского контракта было приданое. Чем оно меньше, тем меньше шансов сделать хорошую партию. У девушек Горвиц достоинств было уйма: воспитанные, образованные, из хорошей раввиновской семьи, что евреями очень ценилось. Однако на приличное приданое рассчитывать не приходилось.

Мать это очень волновало. Остаться старой девой для девочки равносильно жизненной катастрофе. А возможностей для маневра почти никаких Заграничные курорты и модные места отдыха, где легче всего завязывались матримониальные знакомства, недоступны по вполне понятным финансовым причинам. Скромное социальное положение не позволяло попасть и на большие богатые светские балы. Естественно, к поискам подключалась вся родня. И далекая — парижская, немецкая, голландская. И поближе — варшавская. Были еще и знакомые из их приятельских кругов. Подружившись друг с другом, матери, обеспокоенные одинаковыми проблемами, поочередно устраивали частные приемы с танцами и популярными тогда совместными играми, для участия в них приглашалась молодежь обоего пола. На таких вечеринках и завязывались знакомства, которые далеко не всегда завершались браком. Если молодой человек, которого представляли, производил должное впечатление, ему позволялось нанести визит в дом к девушке. Когда к какой-нибудь из старших дочерей приходил на Крулевскую претендент на ее руку, всех младших из игровой выгоняли. Бывало, что разговор между молодыми не клеился. Тогда звали Янину — декламировать стихи. И она охотно выступала со своим номером, например, читала «Сельскую красотку» Ленартовича.