Василий Савин - Минёры не ошибаются

Ну что? Вон и на середину все потянулись, и Бон­даренко... А? Бондаренко-то тут при чем? Он-то, ну да, ни при чем, но при нем... «Эй, Бондаренко, хваленый твой, закаленный...» «А как же, всегда при нас! Только, пожалуйста...» «Ага, проволоку рубить на гвозди!»

Остальное — дело сноровки. Кустик-обрывок ниток нащупал, под палец нацелился — тр-ры...

Да. Вот это уж звук объективно противный. В казенном-то обмундировании — дырку концом ножа! «Спич­ку?» «Спасибо, свои имеем». За пуговицей под койку нырнул, ушко в прорез продавил, в ушко — спичку. Ногтем прижал, обломил — все дела. Застегнулся, при­гладился, сделал заправочку — уф-ф! Даже в строй успел не последним. Ухмыляется, светит физиономией, как луной.

Ну дальше все по порядку. «Пер-рвая шеренга...» Пожалуйста, два шага. «Кр-ру-гом!» Пожалуйста, и тем более. «Пр-ри-ступить...» Да, товарищ сержант, присту­пайте.

Сержант новенький, неделя как из учебного, к пра­вофланговому не успел подойти, вы уж грудь колесом: «Во, как глазки у милки!» И в самом деле блестят все, не новую взял, потрудился за старой начищенной сла­зать под койку.

И как раз тут-то вот — голос знакомый. Очень зна­комый, но не сержанта, на котором все ваше внимание сосредоточено, а чей-то не подходящий совсем к на­строению вашему в ожидании, может быть, даже и похвалы: «Рядовой Симочкин...» Я?! Вы — кивочек. И уже гладкий зачес под луной. Тоже знакомый, и имен­но, да, под нею, моментально пригасшей, будто подер­нутой облачком. А почему? Почему облачком — это вполне понятно, а почему непосредственно-то под ней? Ну, во-первых, луне и положено помещаться повыше, а во-вторых... Вон ведь вы, Симочкин, вымахали какой! А товарищ прапорщик, чей и зачес-то, из того поколе­ния впереди идущих, что недокормленное росло. Как из истории вам, вероятно, известно. Ширину успел на­гнать после на полноценном пайке военном, а вышину свою упустил. Хоть, возможно, не ниже и вас был зака­зан. Но сейчас это роли существенной не играет, по­скольку здесь-то не волейбол. «Сверху вторая, товарищ Симочкин». И голос не скажете — неприятный, даже при самом и субъективном подходе нельзя не отметить интимную лирику в нем. «Впрочем, указывать вам, по­лагаю, излишне...»

Вот когда в полную силу-то запылала луна! Не отра­женным покойным светом, а, вопреки астрономии, раскалившись из собственных недр. И не от лирики, хоть и от лирики тоже, но главное оттого, что и в самом деле ведь совершенно излишне, сверху какая, указывать вам. Ахти, мамочки, надо ж так влипнуть! И знал ведь, предчувствовал, пес его, Бондаренку, и чего вечно но­сится, как черт с торбой! Впрочем, не повезет, так...

И что теперь? Виноват, товарищ?.. Ну, правильно, виноваты, но в чем? Вот какой возникает вопрос. В чем виноваты, товарищ Симочкин? Может быть, сами под­скажете, а? Уж не в неряшливости, которую можно бы счесть и случайной, даже не в порче рабочей тужурки, которую можно, в конце концов, починить, а сформу­лируйте, Симочкин, в чем?

И, тем не менее, интересно. (Это потом уже будете рассуждать, в процессе мытья полов внеочередного.) Что ли, и зрение от поколений зависит? Иное устройство глаз? Надо же, сквозь «хэбэ»...

Что «хэбэ»! Хоть и шерсть с лавсаном. Если бы строились в увольнение, например, и если рука бы у вас поднялась даже и повседневное обмундирование портить. И все же, Симочкин, не насквозь. Это только так говорится. А то больно жить бы нам было легко. Нам-то в особенности, саперам. Если б сквозь землю-то видели, по поговорке. Можно, однако, и без того. Если внимательным быть вот хоть, скажем, к рельефу.

В рельефе и было дело. Там-то, на Минском шос­се, — это мы от примера к рассказу уж переходим. Шоссе знаменитое, из столицы на запад ведет, по загру­женности — одно из первых. Сколько машин тут про­ехало за двенадцать с лишним лет, сколько водителей на сиденьях тряхнуло. Раз тряхнуло, через сто метров — второй. Еще через сто — третий. И все на одном отрез­ке — где дорога приподнята над болотом. На Смолен­щине это, между старинным городом Вязьмой и мало­известным райцентром Издешково, образовавшимся из былого села.

Каждый раз трижды. Хоть по этой стороне поезжай, хоть по той, обратно. Или дважды — если по середине, в ночное время, к примеру, когда свободно шоссе.

Ну и по временам года. Летом легкий качок, к осе­ни посильнее, а по весне, как от снега освободится асфальт, не качок, а удар ощутимый под мягкое место.

Сколько угодно раз. Сколько ездите в месяц, ска­жем, из Вязьмы в Смоленск и обратно, столько и получайте. И помножайте еще на шесть.

И ничего. Ничего из того и не выводили. Разве оценку работы дорожников — кратко и ясно и одина­ково всякий раз.

Но и дорожники делали свое дело. Клали заплаты каждую весну: три справа, три слева, посередине — две. И тоже ругались, еще и покрепче, кто здесь работал-то не впервой. «Чертово место, болотина...» И так далее. И тоже на этом все.

Вот вам и глаз поколений, товарищ Симочкин. Бу­дущий, хочется думать, минер. Будущий, извините, были бы настоящий, так сообразили, что и не требуется вовсе взглядом просвечивать ваше «хэбэ». А уж тем более — шерсть с лавсаном. Лучше они от этого вряд ли делаются. То есть от Бондаренкина-то ножа. Смекнули бы, что бесполезное это дело — не то чтобы прапорщика, а и толкового рядового минера на эдакой штучке пробовать провести. Ушко пуговицы в ткань утоплено? Шляпка вплотную притянута к ней? И что образуется вокруг петли, когда застегнетесь? Как ни приглаживай, а рельеф.

В начале июня было, пятьдесят четвертого, послед­нюю заплату загладить успели как раз ремонтники, когда я с бригадой придвинулся с поля к шоссе. Да, не с командой, не с подразделением, а по-граждански — с бригадой: вольнонаемных на помощь нам дали тогда. Сколько лет миновало, как войну с земли нашей про­гнали, а уборки много еще оставалось за ней. То из одной области, то из другой поступали заявки. Мы в то лето работы вели в трех областях. А и учеба долж­на была двигаться своим порядком.

Вот и решил ДОСААФ нам прийти на помощь. Бро­сил клич на местах — нашлись добровольцы. Запасни­ков брали, в армии отслуживших, всех родов войск. Обучили их под командой бывалых инструкторов на курсах. И я к этому делу был привлечен. Потом полу­чил бригаду. Семьдесят два человека, парни солидные, лет по двадцать пяти — тридцать, тоже семейные в большинстве, так что общий язык найти было нетрудно. Дисциплину военную соблюдали, хоть и в граждан­ском, — вроде как партизаны в войну.

Хорошие, в общем, ребята. Но саперов на всю бригаду — я да помощник мой, рядовой Морозов, что больше базой заведовал, взрывчаткой, инвентарем. Работали группами, во главе каждой — мастер. Чет­веро было их, мастеров, на месяц большую подготовку прошедших. Обнаружит кто из ребят взрывоопасный предмет — флажком место отметит, сам дальше идет. Прощупает свою полосу, доложит мастеру. Мастер мне — о своем участке. Я оцепление ставлю, флажки обхожу, подрываю все сам на месте.