Майя Кучерская - Константин Павлович

1) ваша память обо мне в столь важный момент;

2) дать вашему сыну имя в память обо мне;

3) возвестить об этой более чем счастливой новости через посредство одного из ваших генерал-адъютантов;

4) назначить меня его крестным отцом» {491} 491 Там же. С. 67. .

Есть что-то противоестественное и демонстративное в этом аккуратном перечислении государевых милостей. Хотя благодарить Николая действительно стоило, не столько за «память в столь важный момент» и назначение крестным, сколько за то, что оказалось следствием этой памяти. Явление в свет Константина Николаевича, будущего генерал-адмирала и реформатора русского флота, на несколько десятков лет продлило мифологическое бессмертие нашего героя. В этом смысле Николай сделал цесаревичу действительно царский подарок, о котором сам император, впрочем, не подозревал.

В выборе имени для новорожденного сына Николаем двигало отнюдь не одно уважение к брату. В 1827 году имя Константин обрело новую политическую значимость. Незадолго до рождения Константина Николаевича, 24 июня (6 июля) 1827 года, Англия, Франция и Россия заключили Лондонский договор, предлагавший Оттоманской Порте посредничество с целью установления мира между турками и греками. Реально договор представлял собой форму давления на Порту; союзники протягивали руку помощи грекам. На Среднем Востоке Россия уже вела войну с Персией, которая вот-вот должна была завершиться русской победой, а это означало почти неизбежную войну с Турцией.

В этой сгустившейся предгрозовой атмосфере имя византийского императора, как и прежде, зазвучало для Востока устрашающе, а для россиян призывно. Фантазия поэтов и уличных болтунов немедленно поставила «порфирородного младенца» Константина Николаевича во главе русских войск и грядущих завоеваний.

Так в стихах на рождение Константина Николаевича Федор Глинка выстраивал, по литературным обычаям того времени, мифологическую родословную младенца — в упомянутых здесь Александре и Константине можно было увидеть как ближайших родственников и дядьев, так и Александра Македонского и Константина Великого. Глинке вторил поэт и драматург Борис Михайлович Федоров, который намекал на географию будущих побед великого князя яснее, однако тоже осторожничал и размывал очертания и сроки «славных дел», помещая их в лестный для русского патриота, но загадочный туман:

Как видим, Федоров не забыл раскланяться и с Константином Павловичем, невзирая на явную натяжку этой параллели и возрастное несовпадение — младший брат Константин Николаевич должен был стать старшему брату Александру Николаевичу тем же, чем старший Константин Павлович стал для младшего Николая Павловича.

Толпа на столичных улицах была смелее поэтов. В разговорах, которые вели между собой мещане, дворня, клирики, лавочники и их покупатели, Константин Николаевич уже без затей превращался в освободителя Гроба Господня и спасителя христиан от мусульманского ига. Иного от царевича с таким именем ждать было невозможно.

«Не менее также занимаются толками на счет новорожденного великого князя, о котором по объявлении высочайшего рескрипта между старообрядцами, духовными и напоследок во всех состояниях стремительно перелетать стали от одного к другому приятные предсказания из Апокалипсиса и прорицание Мартына Задеки, в коих будто бы сказано, что в плодородный год, каковым почитается 1827-й, родится царь Константин, который освободит Иерусалим и Гроб Христов от ига неверных, и наречется 2-м. Почему в публике и предвещают быть спасителем Иерусалима великому князю Константину Николаевичу» {494} 494 Там же. Л. 3—3 об. . [52] Ср. также стихи 1846 года Е. Растопчиной, посвященные Константину Николаевичу и прямо использующие мотивы «надписи на гробе»: «В нем все исполнились пророчества приметы / Рожден на Севере… сын Царский светлоок/ И светлорус… Его, его зовет Восток / Светилом радостного света» — ГА РФ. Ф. 722. Оп. 1. Д. 631. Л. 1 об.

Мартын Задека, «глава халдейский мудрецов, гадатель, толкователь снов», был, как известно, персонажем вымышленным. Этот 106-летний старец якобы жил в Швейцарии в Альпийских горах, по одним сведениям — в XI веке, по другим — в XVIII; русская публика хорошо знала его по толкователю снов, включавшему также гадательный оракул и руководство по хиромантии {495} 495 Лотман Ю.М. Пушкин. СПб., 1995. С. 660. .

Народная молва ссылалась на книжечку с предсказаниями, впервые вышедшую еще в эпоху «греческого проекта», а затем по крайней мере дважды переизданную, в которой Задека не оставил без внимания и восточный вопрос, предсказав туркам разорение, глад, мор и изгнание в чужие края [53] Предречение о падении Турецкой империи, возвещенное Султану Амурату аравийским звездословом Муста-Эддыном… . И хотя гадатель сообщает, что земли неверных будут захвачены христианами, какой именно народ и государь разорят турков, Задека умалчивает. Однако обладавший очами и ушами видел и слышал всё, что требовалось. Любопытно, что в своем прорицании Задека особенно подробно предсказывает завоевание Константинополя и лишь мимоходом упоминает о том, что и Иерусалим будет завоеван христианами.

Согласно же процитированному выше отчету А.Ф. Бенкендорфу о разговорах на улицах, народ толковал о том, что Константин Николаевич воцарится в Иерусалиме, а про Константинополь не вспоминал вовсе. Возможно, Иерусалим вытеснил в народном сознании Царьград потому, что в 1827 году жив еще был главный герой «греческого проекта» Константин Павлович и место освободителя «Седмихолмого» пока еще не стало вакантным. Еще вероятнее, что осведомитель Бенкендорфа слышал не все разговоры.

Это вполне подтверждает агентурная записка Фаддея Булгарина в Третье отделение о «слухах и толках по поводу рождения великого князя Константина Николаевича» — здесь речь идет уже о Константинополе. Согласно булгаринским сведениям, современники различили провиденциальный смысл и в дате рождения Константина Николаевича, появившегося на свет 9 сентября. «Обстоятельство, что великий князь Константин Николаевич родился в то самое утро, когда Дмитрий Донской праздновал победу над Мамаем, почитают счастливым предзнаменованием для новорожденного, — отмечал Булгарин. — Известно также и напечатано в русской книге при покойной императрице Екатерине, что на Востоке существует пророчество, якобы русский князь Константин освободит Царьград от мусульман. Когда цесаревич Константин Павлович объявлен был императором, многие носились с тою книгою, и особенно купечество. Ныне опять взялись за оную. Любовь к чудесному оживляет разговоры» {496} 496 Видок Фиглярин. Письма и агентурные записки Ф.В. Булгарина в III отделение / Публ., сост., предисл. и коммент. А.И. Рейтблата. М., 1998. С. 209. . «Видок Фиглярин» (как называл Булгарина Пушкин) упоминает ту же книгу с предречениями о падении Турецкой империи, в которой печаталось и предсказание Задеки, но ссылается на другую ее часть — «предречение» звездослова Муста-Эддына султану Амурату о падении Турецкой империи, а также надпись на гробе императора Константина о победе «рода русых» над родом Измаила. Очевидно, что книжка эта, последний раз изданная в XVIII веке, и в самом деле была извлечена из нетей и переиздана в 1828 году.