Давид Арманд - Путь теософа в стране Советов: воспоминания

Под конец дело пошло веселей. Мне стали поручать самостоятельный ремонт компрессоров и щёткодержателей. Когда работаешь один, то можно немного заняться кладоискательством. Для этого надо откинуть люк в полу и счистить недельную грязь с верхней половины ярма мотора. Туда проваливаются через щель деньги, которые роняют пассажиры. В бригаде ходили легенды, будто кто-то когда-то нашёл там царский золотой, влипший, как допотопный моллюск, в каменноугольные слои, будто бы кто-то откопал золотое обручальное кольцо… Мне больше пятака находить не доводилось. Но и это ничего!

Наконец, меня перевели в воздушную бригаду. Вопреки поэтическому названию она состояла не из птичек колибри и даже не из аэронавтов, а из весьма земного толстенького старого бригадира, катавшегося, как колобок, по цеху, долговязого рабочего Сеньки и ещё нескольких незначительных личностей. Главное — в цеху было тепло, хотя приходилось лазить в канавы, но ненадолго и только под вагоны капитального ремонта, следовательно, чистые. Ну, конечно, с пятаками пришлось расстаться.

Бригада называлась воздушной, потому что делала на вагонах воздушную проводку, которой приводились в действие тормоза. Кроме того, в наши обязанности входил ремонт компрессоров, установка баллонов, регулировка редукционных клапанов, манометров и т. п. Бригада была дружная, работала сдельно и, так как я проявлял большое усердие, то у меня вскоре установились с рабочими хорошие отношения. Здесь я узнал, что такое клубик (от немецкого Kluppe), вороток и плашка, научился нарезать наружную и внутреннюю резьбу на трубах, гнуть их по заданному радиусу, предварительно насыпав в них песку, чтоб не сминались, затягивать хомуты на баллонах (на кобылах я уже умел) и многим ещё воздушным трюкам.

— Эй ты, торговец воздухом, — кричали мне товарищи-студенты, — почём нынче ветер?

— Если в задницу, то дешевле. Подойди, дуну, — отвечал я, направляя испытательный шланг в их сторону.

Хорошо было работать в бригаде. Особое счастье я испытал, когда однажды мне довелось включить контролер и перегнать готовый вагон метров на десять: «Вот она, техника-то, в моих руках. И как слушается!» — думал я.

Но однажды я с этой техникой чуть не отдал концы. Зачем-то мне понадобилось пойти в карбидную кладовую. Людей там не было, на полу стоял бак с карбидом. Шёл дождь, с худой крыши в него натекла вода. Карбид отчаянно булькал. В нос мне ударил острый запах ацетилена, однако, я не ушёл. Достал, что было нужно, потом ещё подошёл к баку, понаблюдать за реакцией. Любопытство довело до того, что у меня закружилась голова, ком подкатил к горлу. Едва соображая, я пошёл к выходу, но перед дверью упал. Было очень близко, и я дополз до неё, толкнул дверь и потерял сознание. Меня нашли головой наружу и привели в чувство.

После этого я начал понимать, что завод, хоть и ремонтный, но это дело серьёзное. И ацетилен тоже может свободно отравить и отправить в «охотничьи поля» индейцев, как и троллейный провод, и любой станок.

Следующим цехом был контроллерный. Это был высший класс, который могли предоставить в распоряжение практикантов мастерские СВАРЗа. Там стояли просто ряды столов, обитых жестью. На них навзничь, без кожухов, лежали контроллеры. Рабочие с разнообразными инструментами копались у них в чреве, и всё в целом было похоже на анатомичку.

Мне дали корпус контроллера, сотни две мелких деталей, схему на кальке, от которой рябило в глазах, и велели собирать. Впоследствии я имел дело со схемами куда более сложными, но тогда и контроллер показался мне крепким орешком. Как поставить на вал все сектора, как воткнуть реверсный валик, как соединить бесчисленными проводами все пальцы, не перепутав концы, как уложить их в страшно тесном пространстве, отведённом для них конструкторами? «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги…». Отливки часто оказывались толще, чем на чертеже, провода не хотели гнуться под нужным углом, а через них ведь должен проходить весь ток, приводящий в движение трамвай. «Такова сэ-ля-ви!» — думал я, до крови сдирая руки при попытках просунуть их в какой-нибудь зазор. А ведь контроллер — кинематический механизм. Его работа должна быть гладкой, как проглатываемая пилюля, как коньки фигуриста. Если в нём что-нибудь заест, от этого может зависеть жизнь пассажиров или пешехода.

Нас было двое практикантов в цеху: Элиазар Шоломович Баг (в просторечии — Елизар Семёнович) и я. У каждого по своему контроллеру. Везло мне на дельных евреев! Баг был мал ростом, но кряжист, подслеповат и имел большой многоярусный нос. Работал он с остервенением и не терпел ни минуты простоя. Так как он был намного старше меня, хотя с моего же курса, то как-то само собой прослыл за начальника. Покрикивал он на меня поминутно: «Живенько, живенько, да живенько же!». Он выговаривал букву «И» после «Ж» не как положено по-русски «И», а именно как «Ы». Мы с ним очень сработались и подружились потом, и эта дружба оказалась крепче, чем со многими моими товарищами.

Тем не менее я уже настолько созрел, что меня сочли достойным перевода на сидячую работу. Кратковременным было пребывание в производственном отделе, где в мои обязанности входил бесконечный подсчёт длинных рядов цифр выпускаемой продукции и где я упивался новым для меня процессом суммирования на счётах. Только одного я не мог достичь: чтобы сверху вниз получалось то же, что снизу вверх. Наконец, меня перевели в святая святых завода — техническое бюро.

Техбюро состояло человек из десяти, для ремонта много не надо. Там не торопясь конструировали штампы, кондукторы, приспособления и предметы оборудования завода для отдела механики, да иногда делали незначительные изменения в конструкции трамваев. Командовал всеми инженер Антоненко — мужчина средних лет, склонный к полноте и раздражительности. Он нагонял на всех страх и требовал, чтобы на работе все работали. Но как только он выходил, сотрудники принимались за вечно злободневную тему — сердечные дела глуповатого чертёжника Володи, усердно ухаживавшего за сотрудницей заводоуправления Натальей Павловной. Наталья Павловна была красива, выше Володи ростом и умом, и относилась к нему с вежливой снисходительностью.