Эрих Гимпель - Шпион для Германии

— Мне не хочется.

— От этого лучше не станет, — заявил солдат. — С полным желудком и мир становится совсем другим. — Усмехнувшись, он добавил грубо, но добродушно: — Тебе нужно приличное походное питание.

Наплюй на все. Повар спрашивает, что тебе приготовить на завтра. Может, потушить гуся по-европейски с каштанами и пряностями?..

— Мне все это безразлично, — ответил я. — Мне ничего не надо, кроме покоя. Закрой, пожалуйста, дверь с другой стороны.

— Другие не столь капризничают, когда я их навещаю, — обиделся он.

— Других послезавтра не будут вешать.

— Это-то, конечно, так, — согласился солдат и вышел.

С четверть часа стояла полнейшая тишина. Я прилег на койку и попробовал уснуть, но безуспешно. Итак, у меня остаются сегодняшний, завтрашний и послезавтрашний дни, и это — все, считал я уже* в сотый раз. В пять часов утра за мной придут, предложат еще раз сигарету и снова зачитают приговор. На это времени уйдет совсем мало. Потом на меня наденут черную куртку с капюшоном, который я буду должен нахлобучить на голову, и поведут к месту казни. Вообще-то оно находилось за пределами тюрьмы: в самом Форт-Джей никого обычно не казнили, поскольку это была военная территория, а военные экзекуцией не занимались. Тех, кого ожидал электрический стул, доставляли в Синг-Синг. Я же был приговорен к повешению, следовательно, в Синг-Синг попасть не должен. Поэтому в порядке исключения все произойдет, по-видимому, здесь, в Форт-Джей, в связи с чем, как мне показалось, в его стенах стала ощущаться напряженность. Зачастили посетители, обо мне проявлялась особая забота. Я воспринимал все это как предвестие моей казни.

До этого вопросы смерти меня не занимали. Да и кто будет думать о смерти, будучи молодым и здоровым? Вот лет в семьдесят или восемьдесят, а то и позже… Когда человек становится старым и уставшим от жизни, когда пища не доставляет былого удовольствия, когда слабеет зрение и дрожат руки, тогда, видимо, и возникает мысль о вечном сне, который представляется уже не столь нежеланным. Однажды глаза закрываются, и человек больше не просыпается. Люди в таких случаях говорят: «Да, бедный Эрих… Он стал уже очень старым. И это, пожалуй, даже лучше для него».

Но я еще не стар, черт побери. И не хотел умирать. Я хотел жить, жить, как и другие! Как любой другой, кто молод и здоров.

Посмотрев в зеркало, увидел, что лицо мое стало бледнее и как бы меньше, но это было мое прежнее лицо. А ведь через несколько дней его не будет, всего через несколько дней. Остается девяносто шесть часов и несколько минут. Над воротами Форт-Джей будет, наверное, висеть плакат с надписью: «За шпионаж, саботаж и заговор против Соединенных Штатов Америки сегодня утром в 5 часов 13 минут повешен немецкий подданный Эрих Гимпель, он же Эдвард Грин. Смерть, по врачебному заключению, наступила через 70 секунд после экзекуции. Гимпель военным судом был признан виновным. Верховный суд Америки утвердил приговор о смертной казни. Прошение немецкого шпиона о помиловании было отклонено президентом США».

Джонни появился опять. Стало быть, уже двенадцать часов дня.

— Я снова пришел! — воскликнул он.

— Я это заметил, — ответил я.

На этот раз я был даже рад, что на дежурство заступил именно он. Его болтовня была гораздо лучше моих собственных мыслей. Я не мог ничего поделать, но на рассвете они всегда появлялись, мне приходилось думать о непостижимом. Довольно давно я посмотрел кинофильм о Мате Хари. Это была сплошная сентиментальщина с трагическим концом. Почти все зрители всхлипывали, я же смеялся. Кажется, Маргарет сидела рядом со мной. И у нее были влажные глаза.

На шпионке было темное платье. Лицо ее соответствовало трагизму повествования. На шее виднелся серебряный крест. Она поцеловала его и, сняв, подарила привратнице, которая расплакалась. В помещение вошел солдат в каске. Лицо молодого французского лейтенанта подергивалось.

«Я выполняю свой долг, мадам», — произнес он.

Те из зрителей, кто еще держался, теперь тоже разревелись. А я смеялся еще громче.

— Я не понимаю, почему ее должны казнить, — сказал я своей спутнице, — если она так благородна.

— Тише! — взволнованно шикнула какая-то женщина, сидевшая за мной.

Мату Хари повели по бесконечно длинному коридору. Ее показывали спереди, сзади и сбоку, давая крупным планом лицо. Оно было прекрасным, благородным, печальным и отрешенным.

Но вот коридор закончился, и вся группа вышла на большой двор. Из-за плотного тумана внезапно показалась команда солдат. На их лицах читалась печаль. Вот тебе на, подумалось мне, ведь солдаты занимаются с красивыми женщинами с большим удовольствием иными делами, нежели казнью. В этот момент раздался залп, и Мата Хари, упав, умерла медленно и фотогенично

А как умру я? Буду ли кричать? Буду ли пытаться освободиться от веревочной петли? Буду ли взывать о помощи? Останется ли время для фотогеничности и мужского презрения к смерти?

— Эй, Эдвард, — крикнул Джонни, — не желаешь ли поговорить со священником?

— Нет, — ответил я.

— Не будь таким глупцом, — продолжил он. — Это хороший парень, так что рекомендую.

На священнике была форма капитана. Он был высокого роста, худощав, с широкими плечами. В его фигуре было что-то от бейсболиста и наездника с аристократическими манерами, но никаких следов набожности. Он сразу же стал мне симпатичным, как только появился в камере.

— Вам предстоит тяжелое испытание, — начал он, ходя взад и вперед. — Мы можем поговорить об этом открыто: легче говорить о смерти, чем умереть. Поэтому вы имеете определенное преимущество по сравнению со мной.

— Хорошо сказано, капитан, — отозвался я.

— Капитан — это моя побочная профессии, так сказать, по совместительству, — произнес он, улыбаясь. — А так я священник. Военная форма для меня только маскировка.

— Вам не стоит маскироваться.

Мы пожали друг другу руки. Впервые за последние дни подавленность моя исчезла, и я даже забыл о том, что меня ожидает.

— Я не буду действовать вам на нервы, — сказал священник. — И не беспокойтесь, я не собираюсь читать вам проповедь. То, что на подходе, — исключительно ваше дело. Вы должны только быть к нему готовы. Мне хотелось бы лишь вам немного в этом помочь. — Посмотрев на кончики пальцев, добавил: — Мне-то легко об этом говорить, не правда ли?

— Но вы говорите хорошо, капитан.

Наш разговор перешел на бейсбол и детективные кинофильмы. Через час он собрался уходить, но я попросил его остаться.

Солдат из кухонной команды принес обед.

— Еще одну порцию, пожалуйста, — заказал я, улыбнувшись.

— Наконец-то он стал благоразумным, — пробормотал солдат.

Мы сели обедать вместе. Священник сказал мне, как его зовут и откуда он родом. Во время учебы в университете он действительно был в составе бейсбольной команды и пользовался среди студентов авторитетом. Он собирался стать инженером-машиностроителем.