Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

Хорошо, что я не ждал оваций, хорошо, что я спокойно пропустил отсутствие простого хлопка в ладоши, но всё ж отсутствие улыбок меня обескуражило и огорчило.

И тут мне сухо сказали, что мест нигде нет и помочь мне не могут.

— Простите, как же так, я не могу понять, нам с первого курса говорили… Я не просить пришёл, я вам пришёл помочь, закрыть пробелы, имеющиеся в просветительской системе. В Москве, я понимаю, нет вакансий, но там, во глубине России?!

— А вы ищите! Хоть в Магадане, хоть где. Найдёте, договоритесь, мы вас оформим. Подъёмные дадим!

И я отправился искать. Найти себе, а после вызвать Ирку.

1 ноября 1965 г.

Жду писем. Не от тебя! Из мест не столь отдалённых. Но пока ничего.

Посылаю стихи. С ними такая история. 3 октября на юбилейном есенинском вечере в Доме Союзов Евтушенко эти стихи неожиданно для всех выпалил. Президиум переглядывался и вертелся…

А что тут сделаешь?

И ведь не остановишь же, не сгонишь с трибуны! Успех был колоссальный. Прочти и вообрази это в исполнении Евтушенко! В публичном чтении он выжимает из своих стихов 300 процентов.

12 октября Евтушенко выступил с этим же в одном проектном институте. Сотрудники принесли магнитофон и записали. Назавтра Е. позвонил и попросил отдать ему плёнку, но ему ответили, что через два часа после выступления плёнку забрали в КГБ. Такие дела.

10 ноября 1965 г.

Глупейшая и пустейшая суета заставляла откладывать это письмо. Праздники прошли в сплошной еде. Мне даже ночью снилась рыба, фаршированная христианскими младенцами.

Пришла вдруг повестка из военкомата. Пошёл в Армянский переулок, а там целая очередь. Плюнул и пошёл в Историчку. Как здесь приятно! У нас с тобой, конечно, много наших мест. Но главных — два. Институт и Историчка. И мы непременно должны во все времена паломничать в эти мекки. Здесь, в Историчке, и пишу.

Как наши дела? Ответа ещё нет. Я уже всем объявил о своём отъезде. Как ни странно, спокойнее всех отнеслась мать, что неудивительно: она сама где только не скиталась после института. Но все вокруг орут, что я потеряю Москву, что с Мурманска снята бронь, что бронь вообще дают на площадь, а не на прописку, т. е. надо иметь отдельную жировку, et cetera, et cetera…

Я пошёл к уполномоченному по оргнабору и выяснил, что всё — враньё. Мурманск — бронь, жировку не нужно.

Заодно спросил, не нужны ли им учителя?

— Пожалуйста! На Сахалин можем оформить. Нужны преподаватели физики, математики, английского и физкультуры.

— А литературы и истории?

— Нет.

На днях был у Алика Чайко, и он дал мне прослушать плёнку, на которую сам записал одного своего знакомого по фамилии что-то вроде Зак. Это сорокаслишнимлетний литератор, и поёт он песни Беранже под собственный аккомпанемент (рояль) на собственные мелодии. Ирка, это гениально! То есть нет, не совсем, конечно. Гениально — это Шаляпин («Старый капрал»). Кое-какие песни, именно песни, Беранже мы вообще-то слыхали: «Как яблочко румян» и пр. Но это всё в большой степени — вокал. А тут я понял, что Беранже сочинял вообще не стихи, а жанровые песни, их и по-русски надо только петь, вернее, напевать. И ещё: что Беранже — наш современник…

Этот парень делает Беранже современным. Вернее, он современным его ощущает и так передаёт, нам передаёт своё ощущение. Всё это сделано благородно, с высоким вкусом, сдержанно, а мелодии — чудо! Не то что наши минструэли: на один бряк про костры и палатки. Как жаль, что нету у меня магнитофона!

В военкомате всё же был. Переосвидетельствование. Медкомиссия. Прошёл глазника, сказали — хватит. По глазам оставили в резерве и даже не сказали, куда бежать в случае войны.

11 ноября 1965 г.

Дорогой мой человечек!

Скудно (составлено из «скучно» и «паскудно») мне уже становится. Так я возвращаю русскому слову «скушно» его старый смысл, когда оно означало — тошно. Ответа из Мурманска всё нет. А я не работаю. И даже не ищу, ото всего здесь отказался. А время-то! Сегодня послал вторичное в Мурманск и ещё в Воркуту.

Ты знаешь, когда в Москву приехал, и было — без тебя, — ходил в кино и пр. Сейчас не могу. Вот читаю уже третью рецензию на «Снимается кино» Радзинского в Театре комсомола и хочу пойти посмотреть, а знаю: не могу. Не могу я без тебя ни ходить никуда, ни смотреть ничего, и читать не хочу. Достаю каждый день крымские фотографии и смотрю, и ужасно хочется показывать всем, а — некому. Тут, правда, Алик заходил, глянул, сказал:

— С такой куда угодно поедешь!

Поразила смерть Урбанского. Недавно по телевизору «Коммунист» был. Трагичен был на экране и вот погиб трагически…

Я писал тебе, что Наташке в детском саду камнем лоб разбили? Так вот, сняли швы, и у неё теперь чуть выше переносицы небольшой шрамик, напоминающий православный крестик.

11 ноября 1965 г.

…Если бы ты видел, какой успех я имела на нашем вечере на работе! Ты бы валялся у меня в ногах и умолял бы хоть разок на тебя взглянуть.

Вообще положение было даже скандальное. От меня не отходил главный инженер. Сколько было шушуканья вокруг! Он ведь ни на одном вечере раньше ни с кем не танцевал. И вдруг! Он танцует со мной все танцы, меня другие боятся приглашать. Короче, скандал в благородном семействе! А в середине вечера мы с ним потихоньку удрали, он уволок меня в ресторан. Кстати, ему только тридцать два года. Но у него жена и двое детей. Успокойся, двое это много даже для меня.

А если бы ты видел, какой я была в этот вечер! На мне была новая кофточка и узкая юбка. А на голове! Я сделал себе наконец эту высокую круговую причёску. И если бы ты видел, как она мне идёт. Теперь я делаю её каждое утро. Знаешь, как обидно, что ты её не видишь! Ох, как около меня крутились мужики! Это была феерия! Но зато и пьяна же я была… вусмерть.

Но знаешь, мне не надо всего этого без тебя. Меня ополовинили. И я никак не могу с этим примириться. Ну почему ты такой глупый? Ведь всё уже могло быть позади.

Ты читал, что на съёмках «Директора» погиб Урбанский? Ужасно.