Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

Потом будет другое настроение, напишу «человеческое» письмо и не буду тебя мучить.

Сегодня 11 сентября. Это значит, прошло немногим больше месяца как мы расстались. Всего месяц! А мне кажется, что вечность. Впереди, по крайней мере, 11 месяцев. Что же это будет?

Твои письма так поддерживают меня. Сам факт того, что они есть. Но ты же знаешь сам, заменить они тебя не могут. Я просто пропадаю в этой паршивой Риге.

Я устала печатать идиотские каталоги.

14 сентября 1965 г.

О твоей работе. Это же максимум на год. При любых обстоятельствах ты оттуда уйдёшь. Это вре-мен-но!

… Вовка Митрошин сказал, что мне надо пойти в райком комсомола на Покровке. Это известный «дом-комод». В стиле рококо. Вовка сказал: спросишь Залмаева, это ответственный за печать, он что-нибудь устроит.

Я и пошёл. Смотрю — знакомая морда. Да, Лёва Залмаев — один из наших комсомольских боссов, кончил в 63 году. Обхождение, конечно. Не спросив ещё, кто я (а пришёл я в неназначенное время), встаёт, жмёт «порывисто» руку: «Залмаев! Садитесь». Сказал я ему. «Подожди, — говорит, — Слава, мне тут надо дописать». Сижу минут десять. Даёт мне «Новый мир» № 8 посмотреть, чтоб не скучал. Сижу ещё полчаса. Оторвался. «Ну, рассказывай. Наш институт кончил?» И начал. «Чем занимался? Что интересует? Чего бы хотел? В редакцию? Кем? Есть, видишь ли, главный редактор, заместитель…»

— А есть, — говорю, — литературные сотрудники!

— Да, есть, конечно… А в школу почему не хочешь?… Ну вот что могу я тебе предложить: в «Московский комсомолец» на внештатную работу. Что напишешь, за то и заплатят. Платят мало. Конечно, я не могу тебя направить в «Литературку» или в «Вечёрку» — это солидные органы, и есть много безработных, имеющих бóльшие основания эту работу получить.

Неловко мне было сказать ему, что я думаю, взял я телефон и ушёл. И вертится у меня в голове вопрос: «Чего же ты, скотина, меня сорок минут мурыжил? Тем более что 8-й номер у меня дома лежит!»

А теперь вот такое наклюнулось. В Музей Горького — младшим научным сотрудником. Фактически — экскурсоводом. Но в статусе МНС, потому что музей академический, при Институте мировой литературы. Работа чисто литературная, вернее — литературно-просветительская. Это мне нравится. Есть материал для научной работы. Есть путь в аспирантуру Ин. мир. л-ры. Но…

Работы очень много. По три полуторачасовые экскурсии в день. Наука? В нерабочее время. Регламент рабочего дня жёсткий. И потом Горький… Да нет, не то что неинтересно. Интересно. И очень! Но — море разливанное. Боюсь, что работа должна носить экстенсивный характер. А ты же знаешь моё: мало материала и много выжимки.

В общем, это — в упряжку. И тянуть, тянуть… Требования высокие: на подготовку контрольной экскурсии для Х класса — месяц. Литературы, материалов — тьма!

Да, 105 рублей. Потолок.

Что делать? Время терпит. Вакансии ещё нет. Но будет. Пока возьмусь за Горького. Взял 18-томник. Иду подряд. Сегодня — два.

Насчёт твоего «отупения» я и слушать не хочу. Чего плетёшь? Серёжа Беджанян говорил на целине: мы все в армии потупеем! Не смеши меня. Я тебе подошлю ещё Цветаеву, и ты мне сделаешь письменно анализ всей подборки: критическое эссе. Никаких отговорок. Писать — два-три вечера. Лучше — два.

Дымшиц, конечно, дрянь. И хватит тебе копаться в этой клоаке. А Лакшина не печатают, это верно. В обзорной (по литературе) статье в «Коммунисте» его ругнули за ту как раз, 1-ю статью, но ругнули слабо и не за главное.

Да, скажи маме, чтобы тебя строго не держала, пусть ты погуляешь и развеешься. А то она не знает, как ты в Москве засиделась и зачахла. Моё присутствие на тебя плохо действует. Пользуйся отсутствием! Я же знаю, что ты у меня умница…

Но знает ли это мама?

Я сегодня почти счастлива. Твои письма. Сам факт. И ужасно огорчена их содержанием. Милый мой, что же это будет? Я о работе. Неужели никаких надежд? Неужели тебе некому помочь? А Коваль?

Слушай, тебе надо идти к Юрию Павловичу. Он сейчас в доме отдыха на Вязьме. Я ему напишу.

Родной, ведь тебе надо в аспирантуру (обязательно), а потому ты должен работать в своей области (лит-ра) — иначе не примут. Действуй, ради бога действуй! Но и не кидайся, как я. Мы с Федотовой (инженеры!) тебе не пример. Ты должен быть в аспирантуре. К 40 годам (твоим) я жду твоей монографии с посвящением мне.

Мне тебя не хватает каждую минуту. И каждую минуту я помню тебя. Если бы и ты так! Я плохая была в Крыму. Тогда я меньше любила тебя. Это от обиды. Потому что ты оставлял меня. Но я знаю, что всё это чепуха. Я так люблю тебя, что всё неважно. Уткнуться лицом в тебя и зареветь. От счастья.

… Спасибо за стихи. Откуда Цветаева? Стихи про нас. Правда? Это нас с тобой

Впрочем, мы, кажется, сами себя «рас-ставили». Но «тихо себя вести» мы всё равно не будем. Ведь правда?

Я говорил тебе о некой рукописи [3] Речь идёт о книге Евгении Гинзбург «Крутой маршрут», ходивший в то время в «самиздате». . Она была, но только первая часть. Расскажу при встрече. Это нужно знать. Нужно изучать. Но я не имею в виду, что нужно знать, как было плохо и какие были сволочи, — этот вывод нами давно сделан. Изучать нужно глубже и тоньше. Помнишь, статья Лакшина об «Одном дне…» сколько граней открыла нам в «лагерной» теме? Так и здесь. Сколько, сколько надо мотать на ус! Это — история; причём важнейший, интереснейший, парадоксальнейший в смысле движений общественной психологии период. Уж мы с тобой, кажется, «обсосали» «культ» со всех сторон, но вот я прочёл и знаю: далеки ещё от истины. А уж те, кто только по Хрущёву (может быть, большинство?), те вообще никогда и никаких уроков не извлекут. Они и не виноваты. Не могут все быть историками. Не может каждый сам докопаться до сути. Поэтому прятать от нас эти документы — преступно.

В рукописи есть стихи, написанные ею Там. Я выписал. Но шлю не все сразу.

Вообще первая часть — это 2 года. А всего — 18. Первое стихотворение написано (впрочем, и все тоже) в Ярославле. Тюрьма, построенная Николаем II после 905 года для «особых».

Мотив первого навеян Сельвинским, который пишет о древнем еврейском обычае поздравлять друг друга с Новым годом фразой: «На будущий — в Иерусалиме!» «Тюремные кружки содвинув…» — это по глотку подслащённой воды, припрятанной от надзирателей.

Второе — «Карцер» — по концовке можно притащить за уши к вульгарному: «даже там не теряли…»