Лаврентий Гурджиев - Сталин шутит…

– Вот и поезжайте отдыхать в родное село.

В 1940–1941 годах была принята серия указов Верховного Совета СССР по борьбе с тунеядством, хулиганством, уголовщиной, а также направленных на укрепление трудовой дисциплины. Вопреки фальшивкам о том, что за 5—10-минутное опоздание на работу начали давать по 5—10 лет лагерей, речь шла об опоздании без уважительных причин на 20 минут. Причем наказывалось оно исправительно-трудовыми работами на срок до 6 месяцев с удержанием 25 % заработка. И лишь за злостное повторение прогулов можно было сесть в тюрьму на тот же срок.

От смеха надорваться можно, когда слышишь душераздирающее повествование о том, как некоего робкого и несчастного, опоздавшего на работу, потому что автобус сломался, упекли в Сибирь. При ближайшем рассмотрении дела выясняется, что здоровенный, дерзкий уркаган остановил автобус и ограбил пассажиров. Ну и получил, слава богу и сталинской милиции, по заслугам. Ему, постаревшему уголовнику, стыдно было рассказывать внукам и правнукам правду, вот всю жизнь и лепил горбатого насчет опоздания на работу.

Но наша история смешна по-другому. На следующий день после выхода Указа о прогульщиках Народный артист СССР В.И. Качалов (Шверубович) опоздал во МХАТ на целый час [15]. Он выступал на этой сцене с 1900 года и был ведущим драматическим актером не только МХАТа, но, пожалуй, всей России. Качалов был обласкан советской властью, но шутить с ее Указами не позволялось никому. Ситуация сложилась более, чем щекотливая, отчего в театре произошла суматоха. Дирекция через приемную товарища Сталина запросила указания у САМОГО. Ответ, хотя и не имел подписи товарища Сталина, носил все признаки сталинской иронии (объект наказания), принципиальности (неотвратимость наказания) и мудрости (форма наказания):

«За недоведение до сведения Народного артиста СССР тов. Качалова Указа Президиума Верховного Совета СССР объявить строгий выговор директору МХАТа».

Писательницу Веру Федоровну Панову за новый роман представили к Сталинской премии, которая имела три степени. Писательница уже награждалась за предыдущие произведения. Причем с последовательным понижением, т. е. сначала стала лауреатом премии первой степени, затем – второй. Похоже было на то, что творческий порыв у писательницы иссяк, потому что члены Комитета по премиям, прочитав ее роман, пришли к выводу, что он слаб и решили в этот раз премию не присуждать.

Вмешался Сталин:

– Давайте дадим – третьей степени. Но передайте товарищу Пановой, что четвертой степени у нас нет.

По предложению члена Политбюро, секретаря ЦК ВКП(б) А.А. Жданова на соискание Сталинской премии за одну из своих симфоний был выдвинут композитор Е.К. Голубев. Все знали, чей он протеже, и не сомневались, что премию он получит, и обязательно – первой степени. Когда списки принесли на подпись Сталину, он, листая документ, спросил:

– Голубев… симфония… Все – за, только один – против. И кто же этот одиночка?

– Шостакович, товарищ Сталин.

– Шостакович понимает в музыке больше нас, – сказал Сталин и вычеркнул Голубева из списка кандидатов в лауреаты. Е.К. Голубев являлся хорошим композитором, но та симфония и вправду была слабой. Сильной была наука тем, кто голосовал бездумно или с оглядкой.

На совещании в ЦК обсуждалась роль советских композиторов в культурном строительстве, их вклад в это важнейшее партийное и государственное дело. Зашла речь о композиторе Т.Н. Хренникове. Сталин очень уважал этого деятеля. Тот был Героем Соцтруда, автором музыки ко многим театральным и кинопостановкам, руководил Союзом композиторов СССР. Кто-то из членов ЦК предложил: за заслуги перед народом назовем именем Хренникова улицу в Москве! Сталин заулыбался и сказал, что, мол, есть уже в Москве такая улица. Все удивились: где, когда, какая?

– Неглинка, – хитро улыбаясь ответил вождь. – Не Глинка.

Шутки, где используется игра слов, – самые непростые.

У артиста и режиссера А.Д. Дикого была счастливая судьба. Он уже в 1920-х годах был признанным мастером театрального искусства, играл и ставил спектакли на столичных сценах, включая Московский еврейский театр. Его в тот период пригласили даже в Палестину, и он в Тель-Авиве ставил вещи по произведениям Шолома Алейхема. По возвращении Дикий работал главрежем ряда театров. Но в 1938 г. был судим и схлопотал пятилетний срок. В 1941 г., досрочно освобожденный, вернулся к любимой профессии.

После войны Дикий снялся в роли Сталина в фильмах «Рядовой Александр Матросов», «Третий удар» и «Сталинградская битва». Особенно удачной была его роль в последней ленте. Кинематографическое начальство сильно сомневалось в том, подходит ли Дикий на роль вождя. На съемках его пытались научить говорить с грузинским акцентом, лезли с ненужными советами и указаниями. Но Диким был найден великолепный артистический прием: он за весь фильм всего 2–3 слова произнес с акцентом. Но сделал это столь искусно и выразительно, что у зрителей удивительным образом создалось впечатление, что именно так и должен говорить вождь. «Сталинградская битва» получила признание у всех, включая официальную критику.

С фильмом связана одна хитрость, которую артист применил, чтобы отхватить за свою роль больший гонорар. Поначалу он равнялся ста тысячам рублей. Но сразу после своего утверждения на роль Дикий задал начальству провокационный вопрос:

– Как вы думаете, роль Верховного Главнокомандующего важнее роли рядового солдата?».

– Да.

– Наверное, не только в жизни, но и в кино?

– Да.

– Тогда почему артисту Андрееву за съемки в «Падении Берлина» вы заплатили 150 тысяч, а мне собираетесь дать только 100 тысяч. А если товарищ Сталин узнает, что вы его на одну доску с рядовым солдатом поставили? Поднимайте гонорар, – наседал артист.

– Хорошо, хорошо, – успокоило начальство Дикого. – Вы получите свои 155 тысяч рублей.

После выхода картины Дикий пригласил к себе домой друзей, чтобы отпраздновать событие. Пили, пели, гуляли. Вдруг в полночь – звонок в дверь. Артист еле продрал глаза, а ему говорят:

– Собирайтесь. Вас в Кремле ждет товарищ Сталин.

– Как же мне показываться Сталину? Ведро водки выпил, не могу…

Но ехать пришлось.

Сталин по внешнему виду и запаху распознал состояние гостя. Вышел из кабинета и вернулся, держа в руках бутылку. Дикому чуть капнул, себе налил полный фужер, выпил его до дна и сказал:

– Вот теперь мы можем разговаривать на равных.

Среди прочего Сталин интересовался:

– Товарищ Дикий, мне понравилось, что Вы говорили без всякого акцента. Вы внешне совсем не похожи на меня, но не попытались загримироваться. Почему Вы играли меня не так, как другие артисты? Хотя, по правде сказать, у тех и акцент, и сходство есть, а впечатление не то.