Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 9

— Значит, я отпущу мою служанку, — ответила она, — и это меня не огорчает, потому что она меня обкрадывает, на какие-то су, но и это для меня важно при моей экономии; и я скажу вашей, что она должна покупать для меня каждый день из еды — ничего лишнего, — и буду давать ей на эти расходы десять су в неделю.

— Она будет довольна. Я могу вас также рекомендовать жене моего повара, которая сможет предоставлять вам обеды и ужины за те же деньги, что вы потратите на закупки в городе.

— Полагаю, это невозможно, потому что мне стыдно говорить вам, сколько я трачу.

— Когда вы потратите только два су в день, я скажу ей давать вам только на два су. Прошу вас не стыдиться того, что вы соразмеряете свои траты со своими возможностями. Я советую вам пользоваться для питания тем, что найдется у меня на кухне, где не знают, что делать с тем, что остается, и я обещаю вам во все это не вмешиваться. Я просто вам рекомендую и надеюсь, что вы не сочтете дурным, что я интересуюсь вами. Подождите немного, и вы увидите, как это все пойдет естественным образом.

Я зову Клермона и говорю ему позвать наверх служанку и жену повара.

— Скажите, — обращаюсь я к той, — за сколько в день вы сможете выдавать обед и ужин в комнату этой мадемуазели, которая небогата и которая хочет питаться только по потребности.

— Я смогу кормить ее очень недорого, потому что вы едите почти всегда один, а заказываете еды на четверых.

— Прекрасно. Итак, я надеюсь, что вы ее прокормите за те деньги, что она захочет вам давать.

— Я могу тратить только пять су в день.

— И за пять су в день она вас прокормит.

Я говорю служанке снять объявление и приготовить все необходимое в комнатах, которые девице захочется занять на четвертом этаже. Девица замечает, что они уже идут, что она выходит только чтобы идти к мессе в праздничные дни, в капелле посла Баварии, и один раз в месяц, чтобы сходить к персоне, которая выдает ей три гинеи на жизнь. Я отвечаю, что она вольна выходить, не давая никому отчета. Она заканчивает просьбой никого к ней не приводить, приказать портье никому не позволять к ней подниматься и говорить всякому, что она никого не знает, если кто-то захочет ее спросить. Я заверяю ее, что такое распоряжение будет отдано, и она уходит, заверив, что сейчас вернется со своим чемоданом. Она задерживается у старухи, чтобы заплатить за неделю и получить квитанцию. После ее ухода я приказываю всем своим людям проявлять по отношению к этой девушке полное почтение и всевозможную любезность, потому что она мне внушила уважение. Я заметил, что она прибыла и уехала в портшезе, и это меня слегка удивило. Старуха сочла нужным предостеречь меня от ловушки.

— Какой ловушки? Я ничем не рискую, если она будет благоразумна, и если я окажусь влюблен — тем лучше, это то, чего я хочу. Мне достаточно недели, чтобы в ней разобраться. Каким именем она вам назвалась?

— Вот: мистрис Паулина . Она пришла сюда бледная, а ушла раскрасневшаяся.

Очень удовлетворенный этой находкой, я счел себя довольным. Мне нужна была женщина не для удовлетворения моего темперамента, но для любви и для того, чтобы встретить в интересующем меня объекте как красоту, так и высокие качества души, и моя зарождающаяся любовь набиралась сил, если я предвидел, что победа будет стоить мне усилий. Я относил возможность неуспеха к разряду невероятностей; я знал, что в мире нет женщины, которая могла бы устоять против упорных усилий и внимания мужчины, который хочет ее в себя влюбить. ( Это верно, но я слишком обобщал это правило и бывал жестоко наказан. )

Я направился в комедию, и когда вернулся домой, служанка сказала мне, что мадам заняла задний кабинет, который годится только как пристанище слуги, но что несмотря на это она устроилась там, занявшись распаковкой своего большого чемодана, хотя там были лишь маленький стол, четыре стула и никакого комода. Она поела супу и выпила воды, и попросила ее сказать кухарке, что супа и второго блюда ей достаточно; та ответила, что следует есть то, что дают, и что она, служанка, доест остальное. После этого она расположилась писать, и когда служанка ее оставила, она заперлась.

— Что заказала она на утро?

— Я спросила ее, и она ответила, что поест лишь немного хлеба.

— Скажешь ей завтра утром, что в обычае этого дома по утрам повар предоставляет завтрак всем его обитателям, хотят ли они кофе или чаю, либо супа, и скажи ей, что если она от этого подарка откажется, мне это может не понравиться, но ты не говори, что это я тебе приказал так сказать. Вот для тебя крона, я буду тебе давать такую каждую неделю, чтобы ты относилась к ней со всем вниманием. Перед сном я дам тебе записку, которую ты отнесешь ей завтра утром, в этой записке я попрошу ее покинуть кабинет и занять комнату, где ей будет удобнее.

Я написал ей в том духе, чтобы она почувствовала себя обязанной поселиться в большой комнате, но она осталась в прежней. Она сказала мне также, что согласна завтракать кофе с молоком. Желая заставить ее обедать и ужинать со мной, я оделся, чтобы нанести ей визит и попросить ее доставить мне это удовольствие, в такой форме, чтобы она не смогла мне в этом отказать, но тут Клермон объявил о молодом Корнелис, который желает со мной поговорить. Я встретил его, смеясь и благодаря за первый визит за шесть недель нашего пребывания в Лондоне.

— Маман мне не позволяла приходить; я не могу сказать ничего больше. Прочтите это письмо, и вы найдете в нем что-то, что вас удивит. Она написала его сама в моем присутствии.

Я вскрываю письмо и читаю следующее:

«Бейлиф вчера дождался момента, когда моя дверь будет открыта, вошел ко мне и арестовал меня. Я должна была следовать за ним, и я у него в тюрьме; но если сегодня я не дам залога, он отведет меня вечером в настоящую тюрьму Кинг-Бенч. Этот залог — в 200 монет, которые я должна по предъявленному векселю, и которые я не могу заплатить. Вызволите меня отсюда побыстрее, мой добрый друг, потому что завтра я могу иметь несчастье увидеть нескольких других кредиторов, которые велят заключить меня под стражу, и тогда моя беда станет неизбежной. Помешайте моей погибели и гибели моей невинной семьи. Как иностранец, вы не можете быть моим поручителем, но вам стоит только сказать слово хозяину дома, и этого будет достаточно. Если у вас найдется время пройти туда, где я нахожусь, приходите, и вы узнаете, что если бы я не подписала вексель, я не смогла бы дать бал, потому что вся моя посуда и фарфор заложены. У моего сына есть адрес дома, где меня содержат».

Решившись оставить ее погибать, я беру перо и пишу ей немногими словами, что я ей сочувствую, что у меня нет времени идти ее проведать, и что мне стыдно просить моих друзей стать поручителями относительно векселя, срок оплаты которого, по чести, не может быть оспорен. Я запечатываю письмо, передаю его молодому человеку, который хочет оставить мне адрес дома бейлифа, от чего я отказываюсь. Он уходит, грустный, со слугой, который ждал его у дверей.