Виктор Петелин - Мой XX век: счастье быть самим собой

Ростовская писательская организация направила нашу группу по маршруту Красный Сулин – Морозовск – Тацинский – Белая Калитва. Повсюду наши выступления проходили успешно. (В Ростове к нам присоединились писатели П. Аматунии Борис Куликов.) И где бы мы ни находились, снова и снова разговор заходил о нашем юбиляре. Валентин Распутин, обычно сдержанный, немногословный, выходя на трибуну, становился речистым, умеющим держать внимание большой аудитории. Большой интерес вызывали выступления Анатолия Иванова.

Как хорошо после трудной поездки сесть вот так, на перевернутой лодке у Дона, и вспоминать о своих друзьях. В доме Шолохова засветились нижние окошки. Пора уходить. Но память, память, мой властелин, неумолимо толкала меня к тем далеким временам, когда на Шолохова обрушилась мировая слава и одновременно тяжкая ненависть завистников.

Сколько ж вытерпел Шолохов за свою жизнь от неправды, наветов и недружелюбия. Вспомнить только один 1930 год. Прекратили печатать шестую часть «Тихого Дона», высказали такие замечания, которые оказались совершенно неприемлемы. А вторая «радость» – «новое дело» о плагиате. На беду Шолохова театральный критик С. Голоушев написал путевые и бытовые очерки под названием «Тихий Дон». Еще Леонид Андреев отказался печатать очерки из-за их художественной слабости, а теперь этот факт использовали против Шолохова его недоброжелатели, усердно распространяя слухи о том, что «Тихий Дон» – это плагиат.

Первую атаку клеветников отбила «Правда», опубликовав «Письмо в редакцию» 29 марта 1929 года, в котором Серафимович, Фадеев, Ставский и другие начисто опровергли эту обывательскую клевету: «Мелкая клевета эта сама по себе не нуждается в опровержении. Всякий, даже неискушенный в литературе человек, знающий изданные ранее произведения Шолохова, может без труда заметить общие для тех его ранних произведений и для «Тихого Дона» стилистические особенности, манеру письма, подход к изображению людей.

Пролетарские писатели, работающие не один год с т. Шолоховым, знают весь его творческий путь, его работу в течение нескольких лет над «Тихим Доном», материалы, которые он собрал, работая над романом, черновики его рукописей».

Не успела утихнуть эта клевета, как появилась статья Н. Прокофьева в ростовской газете «Большевистская смена», полная политических обвинений. Через месяц та же газета опубликовала сообщение секретариата местного отделения ассоциации пролетарских писателей «Против клеветы на пролетарского писателя»: ни одно из обвинений не подтвердилось, все оказалось гнуснейшей ложью. Думалось, на этом-то кончатся испытания молодого Шолохова. Через полгода – опять разговоры о плагиате. Задержка с публикацией третьей книги в журнале «Октябрь» дала повод «друзьям» снова пустить слух о творческой немощи Шолохова. Вот как сам писатель рассказывал А. Серафимовичу: «Что мне делать, Александр Серафимович? Мне крепко надоело быть «вором». На меня и так много грязи вылили. А тут для всех клеветников – удачный момент: третью книгу моего «Тихого Дона» не печатают. Это даст им (клеветникам) повод говорить: «Вот, мол, писал, пока кормился Голоушевым, а потом и «иссяк родник». Горячая у меня пора сейчас, кончаю третью книгу, а работе такая обстановка не способствует. У меня рука останавливается, и становится до смерти нехорошо. За какое лихо на меня в третий раз ополчаются братья-писатели? Ведь это же все идет из литературных кругов».

Но все преодолел Михаил Александрович, выстоял в борьбе с неправдой и несправедливостью, закончил «Тихий Дон» в 1940 году, одним из первых дал телеграмму маршалу Тимошенко, прося зачислить его в ряды Красной Армии, как только началась война, передав деньги, полученные за Сталинскую премию, в фонд обороны.

Неузнаваемо изменилась за последние десятилетия станица Вешенская. Добротные, крепкие здания современного типа украшают ее. Редко увидишь курень, какой описан в романе. По дороге я разговорился с одной женщиной, спросил, как ей живется:

– В Вешенской я родилась, крестилась, детей рожала, всю жизнь, можно сказать, прожила. Только во время войны ненадолго уезжала по мобилизации. Здесь мне хорошо. Тут моя родина.

И вдруг, неожиданно для меня, я понял, что весь день беспокоило меня и не давало покоя: а ведь Шолохов чем-то похож на Григория Мелехова. Нет, не внешностью, не внешней биографией, не казачьей удалью, а своим характером. Правдоискательство является и основной отличительной чертой Григория Мелехова. Да, несомненно, некоторыми чертами своего характера наделил Шолохов любимого героя. Создавая образ Григория, он добивается художественной цельности в изображении его поступков, мыслей и чувств. Основа характера Григория – это правдивость перед самим собой, непосредственность, бескомпромиссность. Он не умеет скрывать своих чувств. И это часто приводит его к столкновениям. Стоит ему почувствовать свою правоту, как уже ничто не сможет остановить его, никто не может согнуть его, никому он не уступит. Так было, когда на него «насыпался» вахмистр за утерянное ведро; так было, когда казаки насиловали Франю; так было, когда Чубатый зарубил пленного австрийца; так было и тогда, когда, обманом взяв в плен подтелковцев, офицерский суд приказал их расстрелять. Разные факты, разные события, разная подоплека, но Григорий поступал всегда так, как подсказывали ему сердце и совесть. То, что происходило с Григорием, могло быть только с людьми такого, как у него, характера – резкого, справедливого, прямодушного, цельного. Да, именно цельного. Счастье Григория Мелехова в том, что он хотел и был самим собой.

При всей своей сложности и противоречивости Григорий Мелехов остается цельным, верным самому себе, своим мыслям, идеям, убеждениям, своему характеру. Примечателен в этом отношении его разговор с полковником Андреановым. И здесь столкнулись два разных взгляда на жизнь, две разные концепции чести. Полковник Андреанов, допрашивая красного командира, довольно часто прибегал к недозволенным приемам. Его бесило то, что бывший офицер царской армии, ставший красным командиром, не выдает расположение своих войск. Напротив, Григорию по душе пришлось бесстрашие красного командира. А когда пленный, не стерпев оскорблений, обозвал Андреанова тупицей и тот схватился за кобуру, Григорий решительно встал на защиту пленного командира: «Ого! Теперь хватит!.. Он правильно делает, что не выдает своих. Ей-богу, это здорово!.. Пустое дело – убить пленного. Как вас совесть не зазревает, намеряться на него, на такого? Человек безоружный, взятый в неволю, вон на нем и одежи-то не оставили, а вы намахиваетесь». И Григорий высмеивает своего начальника штаба, порывавшегося расправиться с пленным. Высоко оценивая мужество, верность воинской чести, Григорий столь же последователен в отрицании предательства, трусости. Узнав, что красного командира выдал один из его же красноармейцев, он предлагает расстрелять не командира, на чем настаивал полковник, а того, кто выдал этого командира.