Виктор Петелин - Мой XX век: счастье быть самим собой

И все-таки ничто человеческое не чуждо солдату. Стрельцов, Лопахин, Звягинцев, Копытовский, старшина Поприщенко – какие бы героические дела и поступки они ни совершали, – всегда они предстают живыми людьми, полными чувств и страстей. Смело показывает Шолохов те сложные внешние и внутренние противоречия, через которые проходят его герои. Шолохов не боится сложности, его не пугает многогранность человеческого характера.

Бондарчук постарался воплотить эту сложность и противоречивость человеческой жизни на войне. Его Иван Звягинцев сразу привлекает зрителя своей простотой, непосредственностью, добродушием, полной отдачей себя тому, что делает он в данную минуту, отзывчивостью к горю и страданиям ближнего, неподдельным чувством юмора, с которым он рассказывает взгрустнувшему Стрельцову о неурядицах своей семейной жизни. Прекрасна сцена, когда он во время короткого перерыва с удовольствием возится около мотора трактора. Или вот эта сцена, когда Иван Звягинцев за долгие месяцы войны впервые увидел на краю поля уцелевший от пожара колос, обезображенный огнем, насквозь пропитавшийся острым запахом дыма. И в том, как он бережно разминает колос в ладонях, вышелушивает зерно и просеивает его, и в том, как он ссыпает его в рот, стараясь не уронить ни одного зернышка, и в том, что он при этом несколько раз вздыхает, сказывается его крестьянская душа, затосковавшая по земле при виде горящего спелого хлеба. Смотришь на Ивана Звягинцева и испытываешь вместе с ним острую боль при думе о том, как много понапрасну погибает руками народа взращенного добра. Смертельно уставший Иван Звягинцев, долгое время отгонявший дрему мыслями вслух и пикировкой с Лопахиным, все-таки засыпает на ходу. И столько в нем, этом сильном и мужественном солдате беспомощности, что Лопахин, стараясь скрыть непривычную для себя нежность, делится с ним последней щепоткой табака. А вот Иван Звягинцев после ожесточенных атак врага наслаждается наступившей тишиной, прислушивается к негромким звукам собственного голоса, застрекотавшего кузнечика, с диковинным вниманием рассматривает внезапно появившегося над окопом оранжевого шмеля, качавшуюся ромашку. Сколько во всем этом простоты, естественности, неподдельности.

Шесть часов беспрерывного боя, жесточайший шквал огня, бессонные ночи и предельная усталость сделали свое дело, и Звягинцев вдруг растерялся и в отчаянии упал грудью на переднюю стенку окопа, начал молиться, через какое-то время он овладел собой, из его окопа послышались громкие ругательства, потом им овладело какое-то безразличие ко всему на свете. Храбрый и мужественный человек все время борется со своей слабостью, рожденной невероятной усталостью. Он осунулся, постарел за эти полчаса, но как только началась атака, он весь подобрался, от растерянности не осталось и следа. Как о постороннем, он думает о том человеке, который совсем недавно от ужаса и страха молился. Звягинцев победил в себе страх, и в этом бою он вел себя как герой. Мужество и героизм в этом эпизоде словно окружены причудливым сочетанием слабостей человеческих, но все же Звягинцев одерживает победу над собственной слабостью. Эта борьба и эта победа над самим собой делает его не картинно-плакатным героем, а живым человеком, в существование которого просто невозможно не поверить. А в искусстве писателя-реалиста – это главное.

Советуя актеру, игравшему роль Давыдова, как можно проще вести себя в сцене «бабьего бунта», В.И. Немирович-Данченко говорил ему: «Прелесть этого отрывка романа в том, что во всем этом есть изумительная простота русской славной души». Плохо, говорил он, если актер не схватывает особенностей национального характера – «того, что есть в гении нашего народа: соединение громадного героизма с невероятной простотой и юмором, не оставляющим русского человека чуть ли не за три секунды до смерти. Слияние этого есть гений нации». Вот это соединение юмора и героизма, неповторимое качество шолоховского таланта, особенно ярко выявилось в эпизоде, где Ивану Звягинцеву делают операцию. Потрясающе точно сыграл Бондарчук эту сцену, и характер Звягинцева действительно предстал как русский национальный характер, в котором соединились органически «громадный героизм с невероятной простотой и юмором». Уже этот характер дал бы фильму долгую жизнь, но в картине есть еще такие изумительные художественные удачи, как Лопахин Василия Шукшина, старшина Поприщенко Ивана Лапикова. Вот три героя, показавшие истинного солдата на войне.

Кончился фильм, в зале вспыхнул свет, но все оставались на своих местах. Потом встали, посмотрели на Шолохова, и опять тихо. Шолохов сидел низко склонив голову. Только тогда, когда Шолохов встал и пошел к выходу, загремели аплодисменты.

В тот же день состоялась встреча Михаила Александровича со съемочной группой, на которой присутствовали и руководящие работники области и Вешенского района, и писатели.

Все, как только уселись за столы, неожиданно замолчали, и установилась тишина, ставшая вскоре тягостной: всех волновал вопрос – как отнесся к фильму Шолохов? А он молчал. Тогда Сергей Бондарчук поднялся и, обращаясь к Шолохову, сказал:

– Дорогой Михаил Александрович! Мы привезли вам подарок к вашему юбилею и с волнением ждем вашего слова.

Неторопливо поднимался Шолохов, бросив короткий взгляд на Бондарчука.

– Я и сам понимаю, что молчание затянулось. Но вы тоже должны понять: надо подумать, пережить все как бы заново. А это нелегко дается. Сразу скажу: фильм получился. Хороший фильм. Блистательная игра актеров. Задача заключалась в том, чтобы показать солдат. Эту задачу все вы выполнили. От вашего вдохновения все зависело. И если ветераны войны фильм примут, а я думаю, что примут, если бывшие солдаты поверят в ту правду, ради которой вы столько положили сил, значит, задача выполнена.

Я лихорадочно записывал, опасаясь, что все это драгоценное окажется утраченным.

Шолохов говорил медленно, словно не хватало ему дыхания. Все мы видели, что первое слово нелегко ему дается. Но слово было сказано: хороший фильм, остальное уже пошло полегче. Бондарчук, Тихонов, Лапиков, композитор Овчинников, главный оператор, второй режиссер, директор картины, секретарь Ростовского обкома, Анатолий Калинин, поэт Владимир Федоров – все они говорили о превосходной первооснове этого фильма – выдающемся романе «Они сражались за Родину». Беседа с Шолоховым продолжалась четыре часа. Это не была развлекательная беседа, нет, это была беседа великого Мастера со своими учениками. Во всяком случае, так восприняли эту беседу многие. В частности, и Анатолий Калинин:

– Я до сих пор нахожусь под обаянием этой встречи. О ней только и можно сказать: грандиозно, непостижимо.