Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга 2

— Так что даже в вашей записи они все равно как бы являются интеллектуальной собственностью России?

— Это никем и ничем не доказано, — ответил Володя, — Они не имеют права без моего разрешения никому записи продать.

— Существует же в России какой-то закон, который охраняет авторские права? — поинтересовался я.

— Да, есть такой закон, подписанный Ельциным, — ответил Баршай.

— Они же, в конце концов, давно присоединились к Женевской конвенции.

— Вот они продали права на некоторые диски какому-то американцу, который стал их выпускать, — сказал Баршай.

— Но это не «Би-Эм-Джи», — вставил Владимир. — Кстати, безграмотно стали выпускать. Это была целая история. Судились даже…

— Ну, и традиционный вопрос, — снова обратился я к музыканту, — какие у вас ближайшие планы?

— Как вернусь, поеду в Гамбург на неделю. И — домой, работать. Живем мы возле Базеля, но не в самом городе. Вообще-то, у нас два места жительства: возле Базеля и в горах, в Эльгадене — слышали такое место? Это в районе Сан-Морица — там горы, снег… Идеально для работы! Сейчас я много занимаюсь инструментовками. Очень люблю это дело. Партитуры делаю… Запереться — а кругом снег! — и писать партитуру — наслаждение невероятное… Там, в этом месте, жил Ницше. И там сохранилась скамейка, на которой написано, что здесь сидел Ницше и писал свои труды.

— А в России вы не сохранили жилье? — в других обстоятельствах вопрос этот можно было, наверное, не задавать, я-то помнил те годы: какое там жилье — выбраться бы! Но все же — великий музыкант, могли исключение сделать…

— Нет, не сохранил. Тогда все уезжали в одну сторону.

— Да, но вот ведь время как переменилось: многие, кто уехал тогда, сегодня купили себе квартиры в Москве, в Санкт-Петербурге… Сейчас это вполне доступно — и по деньгам тоже, — заметил я.

— Мы совсем недавно были в Петербурге. Побывали у моих товарищей, с которыми я еще в школе учился. Я не ленинградец — просто во время войны попал в ленинградскую школу-десятилетку, которую эвакуировали в Ташкент. И там в этой школе я учился. У меня потом много ленинградцев-друзей оказалось. Вот и Гликман, бывший у нас преподавателем литературы. А Локшин — он родом из Сибири. Родился в Бийске. Какое-то время потом жил в Новосибирске.

А во время войны там был оркестр Ленинградской филармонии с Мравинским. И в одном из концертов они играли произведение Локшина на стихи Симонова «Жди меня». Перед концертами обычно выступал еще Иван Иванович Соллертинский: перед циклом симфоний Бетховена он читал лекцию, перед исполнением Малера… В общем, по своей должности он говорил вступительное слово и перед исполнением музыки Локшина.

И мне рассказывали люди, которые слышали сами, он тогда сказал так: «Сегодня в программе нашего концерта вы услышите произведение молодого сибирского композитора Александра Локшина. Я не буду распространяться по поводу этой музыки, вы сами услышите, но я хочу сказать вам только одно: я совершенно уверен, что сегодняшний день войдет в историю русской музыки».

— Спасибо вам, Рудольф Борисович, спасибо, Володя, — я стал прощаться с гостями, зная, что в городе уже их ждут.

А сам, в эти последние минуты нашей встречи, — обмениваясь по инерции какими-то прощальными словами, — я вдруг вспомнил, как много лет назад мы с друзьями-студентами, пытаясь проникнуть на выступления корифеев исполнительского искусства, разработали несколько безотказных способов прохода в Зал им. Чайковского или в консерваторию. Достать туда билеты в определенные вечера, даже располагая деньгами, было совсем не просто.

И тогда кто-то из нас, надвинув на нос шляпу и обмотав до подбородка модным кашне шею, с пустым чехлом от виолончели под мышкой нагло шел мимо контролера и небрежно бросал ему на ходу, кивая на одного-двух сопровождавших его безбилетников: «Со мной!». Так мы слушали Клиберна и Ростроповича, так мы слушали Рудольфа Баршая…

Вслух я говорить этого не стал.

1999 г.

Партийное руководство страны, опасавшееся веяний Запада и потому традиционно порицающее «музыку толстых» (как с подачи Алексея Максимовича Горького называли джаз), по каким-то соображениям решило вдруг дозволить советскому народу в определенных дозах слушать легально исполняемую джазовую музыку, в том числе западную. И самым популярным с начала 1950-х годов стал джазовый ансамбль под управлением Олега Лундстрема.

Прошли годы, в середине 1970-х я уехал из страны. Здесь, на Западе, сохраняя привязанность к джазу, время от времени я попадаю на выступления замечательных исполнителей, чьи имена памятны мне по музыкальным передачам «Голоса Америки» или записям, уже годы как утратившим даже в бывшем СССР свою уникальность: с появлением магнитофонов любая стоящая вещь немедленно размножалась и появлялась в фонотеках любителей, где бы они ни жили — в Москве ли, в Мурманске или где-нибудь в Белой Церкви на Украине. Кстати, нередко именно в Мурманске сначала — все же, портовый город, и только потом в Москве…

Но и при том богатейшем выборе, который предлагает нам нынешняя жизнь, я по-прежнему сохраняю привязанность к советским джазовым исполнителям, в моей памяти все еще остаются живы их имена. И среди них — Олег Лундстрем, давно ставший для нескольких поколений его поклонников легендой.

Оказалось — живой легендой: и кому бы я теперь ни говорил, что на этих днях встречался с ним, беседовал и даже имел радость принять его у себя дома, мне не всегда верят. Во всяком случае, вопрос — он что, жив?! — как реакция на мое сообщение, неизменен.

— Жив, еще как жив! — отвечаю я с удовольствием. — Жив, весьма подвижен, сохраняет полную ясность ума и феноменальную память, а за выступления своего джаза, которым он руководит вот уже больше 50 лет, по-прежнему получает награды.

И теперь, когда эмоциональная, так сказать, часть, обойтись без которой было совершенно невозможно, завершена, я передам слово самому Олегу Леонидовичу. Добавлю, что участие в нашей беседе принял живущий уже много лет в Лос-Анджелесе мой добрый друг Алексей Зубов, замечательный саксофонист, чья творческая биография включает в себя и несколько лет работы в джазе Олега Лундстрема, а также певица, чье имя давно и прочно закрепилось на музыкальном Олимпе, наша нынешняя землячка Аида Ведищева — она тоже из «выводка» Олега Леонидовича. И еще — его импресарио Тамара Горбатая, это ее заботами коллектив, во главе с руководителем, оказался на гастролях у нас, в Штатах.

— Олег Леонидович, а как вы в Харбин попали? — спросил я, уже зная некоторые детали биографии моего гостя из неформальной части нашей беседы. Состоялась она в часы, когда мы перед отбытием джаза на очередное выступление — на этот раз в Сан-Франциско — собрались у меня дома, чтобы перекусить перед дорогой и, конечно, поговорить о том, о сем, на что Олег Леонидович заранее дал свое согласие.