Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга 2

Эти заметки были бы не полны, если бы я не завершил их упоминанием о еще одной ипостаси художника Леонида Стиля — он владеет не только кистью, но и пером. Правильнее сказать, пишущей машинкой: уже вышла книжечка его стихов — пусть небольшим тиражом, но для подарков друзьям — достаточным.

А еще пишется книга воспоминаний Леонида Стиля: ему есть о чем вспомнить, есть и будет еще немало такого в нашей жизни, что ему предстоит запомнить — копилка его памяти продолжает наполняться.

Ноябрь 2010 г .

«Что — обо мне, давайте лучше поговорим о замечательном композиторе Александре Локшине», — так прозвучал ответ Баршая на мою просьбу поведать о своем жизненном и творческом пути. Рудольфа Борисовича привез к нам в редакцию его сын Владимир — и сам незаурядный музыкант, оставивший свое первое призвание ради… Но об этом лучше потом.

А пока — пока я повторил свой вопрос:

— Рудольф Борисович, о композиторе Александре Локшине — это очень интересно. Но, может быть, все же начнем беседу с вашего рассказа о себе, о нынешней вашей жизни, о том, что ей предшествовало? Наши читатели знают вас как выдающегося музыканта, педагога, дирижера с мировым именем… А что кроется за вашими титулами и званиями?

— О себе рассказывать не очень интересно: ничего особенного, обыкновенная жизнь музыканта: учился музыке, сначала играл на скрипке, потом захотел создать квартет, стал играть на альте, потому что альтиста в то время нельзя было найти. Так образовался квартет, который теперь называется Квартетом имени Бородина.

Потом стал играть больше, солировать, учиться дирижированию. Поехал в Ленинград, где занимался у замечательного музыканта Ильи Мусина. Позже организовался камерный оркестр, и я с ним занимался вплоть до эмиграции, до 1977 года. В 77-м уехал, довольно быстро мы с женой осели в Швейцарии, возле Базеля. С тех пор в Швейцарии и живем, ездим по разным странам.

А сейчас приехали в Лос-Анджелес, нас пригласил сын. Он обосновался здесь некоторое время назад, у него очень красивый дом в Беверли-Хиллз, где я и имел удовольствие с вами познакомиться.

Я уже понимал, что разговорить моего собеседника будет не очень просто: он готов рассказывать — о коллегах, о музыке, и все это, я знал, будет безумно интересно. Но не о себе. И все же я попробовал:

— Но вы в Америке не первый раз, не так ли?

— Я был здесь несколько раз — еще в «прошлой» моей жизни. И в Лос-Анджелесе тоже был: мы тут играли в концертном зале, который только-только был построен. Помню, к нам обратились музыканты местного оркестра: они забастовали, что-то не поделили с руководством, зарплату, что ли, и нас просили, чтобы мы, советские музыканты, их забастовку поддержали. В капиталистической стране свои законы, и у нас был здесь свой «хозяин» — Сол Юрок, тот самый легендарный Юрок. Словом, мы им ответили: пожалуйста, обращайтесь к нему, что он решит — то и будет… Это был 1966 год, ноябрь. И вот, мы приехали на концерт, а там музыканты-пикетчики стоят: призывают нас отказаться выступать…

— Такое здесь и на моей памяти не раз было, — я вспомнил события, очевидцем и отчасти участником которых мне довелось быть. — Артисты и музыканты устраивали забастовки или демонстрации солидарности по разным поводам — когда сбили корейский авиалайнер, например, или в защиту советских евреев (и вообще — в защиту угнетенных народов), против советской интервенции в Афганистане; многие американские организации — общественные, конечно, — поддерживали их, и когда приезжали исполнители из Советского Союза, собирались толпы активистов. Люди протестовали — не против исполнителей, вы это, надеюсь, понимали, такие гастроли становились поводом и возможностью выразить осуждение советским властям.

— Да, и мы с этим сами встречались нередко. В Сиднее, в Австралии, помню, тоже перед нашим концертом появились пикетчики. Это было в годы Шестидневной войны, в разгар терроризма и всего такого… Демонстранты так и говорили: вы на нас не обижайтесь, не думайте, что мы не хотим прийти на ваш концерт — мы просто не хотим платить деньги, которые потом пойдут на нужды террористов.

— В логике им трудно было отказать: сейчас, когда отчасти открылись советские архивы, многое стало явным — и в том числе стали известны источники, питавшие международный терроризм… Что же касается самих исполнителей, я думаю, финансовые результаты поездки для каждого из вас мало зависели от того, выступите вы или нет: доставались-то вам от сборов все равно копейки, остальное шло в государственный карман. А, кстати, не вспомните ли, как все же платили в зарубежных гастролях музыкантам, исполнителям, дирижерам?

…Рудольф Борисович замолчал. Мне казалось, в его памяти проносятся города, о которых большинство советских поклонников его таланта могли знать лишь понаслышке, в лучшем случае — из телепередач или переводных книжек. И в которых их кумир все же успел побывать — и не один раз. И тогда, естественно, возник следующий мой вопрос:

— И вообще, что вас, успешного музыканта, побудило уехать из России? Большую ли роль играли в этом решении причины экономического характера?

— Экономических причин не было абсолютно, — уверенно ответил Баршай.

— Даже притом, что вам не давали нормально заработать за рубежом?

— Я зарабатывал вполне достаточно — на жизнь, во всяком случае, хватало… Знаете, об этом так долго рассказывать. Это уже давно зажившая рана…

Ну не хотел, не хотел мой гость ворошить старое — и я его вполне понимал. Но ведь вопреки всему, побудившему, в конце концов, выдающегося музыканта оставить свою страну, творческая судьба Баршая привела его на самые вершины музыкального Олимпа. Причем, всемирного…

— Недавно одна сотрудница нашей редакции, — вспомнил я, — рассказывала, что ваша пластинка, записанная до отъезда, была чуть ли не под запретом: ее не разрешали вывезти тем, кто уезжал из России. И она переходила из рук в руки: люди, уезжая, оставляли ее тому, кто поедет позже. И потом эта пластинка попала к ней — уже через третьи или четвертые руки.

— Власти нашли выход, — улыбался Баршай, — они потом выпускали пластинки без указания на них моего имени.

— И все же, с вашего разрешения, вернемся к моему вопросу: причина отъезда, естественно, у каждого своя — даже притом, что у всех в судьбе было нечто схожее. А у вас? Хотя, если вы не хотите об этом говорить… — я готов уже был изменить тему беседы, но Баршай стал рассказывать:

— Знаете, я вам приведу просто такой пример… В Швейцарии мы живем с 79-го года. Из Москвы я получил известие, что умер мой отец. Он очень хотел приехать ко мне, долго ждал разрешения, а его не выпускали: нужно было согласие его жены. Она же не хотела уезжать — дети там… Так он и не дождался. Естественно, первое наше побуждение было проводить его в последний путь и мы поехали в посольство в Берн, просить визу.