Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга 2

— Запад, может, и дал бы, он теперь не знает, кому давать, — возразил я, воспользовавшись паузой. — Ты же знаешь: всё, что давалось, шло мимо и никогда не достигало цели. А теперь Запад перестал «давать». Я не думаю, что сейчас так легко получить у него деньги.

— Запад и не должен давать, — согласился Марк. — Сейчас-то кому он будет давать? Политбюро, скрытому Политбюро. Кто будет распределять эти деньги? — они же.

— Ты всё же видишь вероятность гражданской войны?

Этот вопрос мне приходится слышать чаще и чаще — но я не знаю на него ответа. И я не знаю, кому этот вопрос можно было бы переадресовать… А что ответит Марк?

— Я говорю следующее: если гиперинфляции суждено быть, то выход из нее — диктатура. А диктатура очень легко может привести к кровавой ситуации. Диктатура бескровной не бывает, — повторил Розовский.

— У нас здесь популярна такая точка зрения — да и не только здесь, пришла она как раз из России: народ там настолько от всего устал, настолько проникся апатией, что поднять его на гражданскую войну вряд ли возможно, — говоря это, я имел в виду корреспонденцию наших московских авторов — их заметки пришли совсем недавно и были ещё у меня на столе.

— Дело вовсе не в апатии. Просто нет идеи, которая способна охватить весь народ. Что же касается националистической идеи, которая сегодня претендует на место коммунистической, то коммунистические идеологи работают над тем, чтобы срастить националистическую идею с самыми вонючими догмами коммунизма. Эта опасность — может быть, самая страшная, потому что это есть тот самый национал-социализм фашистского типа, который спасителен для умирающего коммунизма.

— Марик, — спросил я, выждав минуту, в течение которой мой собеседник, задумавшись, молчал, — кроме коммунистов там возникло множество совсем мелких партий. Но ведь опыт показывает, что и поначалу крохотные группы могут выдвигать лидеров, становящихся диктаторами. Ну, к примеру, к национал-большевикам Лимонова люди серьезно относятся?

— Лимонов — одаренный писатель художественного типа. Он в моих глазах — типичный такой «достоевский мальчик»-разрушитель, но вся его игра в политику не более, чем жалкий авантюризм. Конечно же, есть всегда «духовный люмпен», который, не разбираясь ни в чем…

— Идет за ним?

— Ну, кто там за ним идет? Это вождизм смехотворный. Для меня он клоун в не меньшей степени, чем Жириновский. Жириновского сделало КГБ и сделало сознательно — для того, чтобы забрать электорат у коммунистов, опять же в борьбе за власть. А электорат Лимонова — жалкая кучка… Как писателя я готов воспринимать его — хотя у меня есть к нему и как к писателю «гамбургский счет», на который он не тянет. Более того, когда он был московским поэтом из андерграунда или даже нищим эмигрантом в Нью-Йорке, он был гораздо интереснее.

А человек, который хватается за оружие, едет для рекламы на войну — такой человек вызывает у меня просто хохот. Он для меня — Хлестаков. Репетилов пополам с самим Лимоновым. Поэтому я смотрю на него как на некий художественный тип. Это такой сумасшедший всплеск, сдвиг по фазе, который, наверное, тоже имеет социальные причины. Это явление можно как-то объяснить. Но, с точки зрения большой политики, он абсолютно пустое место.

— Вернёмся к проблемам культуры, — предложил я. — Репертуарный театр, как мы уже говорили, — чисто российский феномен, и, видимо, потому он существует, что его традиционно поддерживает государство. В такой же степени, как и российские толстые журналы — того же порядка феномен, и тоже существовали они при поддержке государства. С ними, правда, ситуация сейчас не очень…

— И это тоже большая беда наша. Более того, — там еще проявилась просто беспомощность менеджмента. Например, я, как читатель, с удовольствием покупал бы отдельные номера журналов, но они просто отсутствуют в розничной продаже. Может, этому причина финансовая, но на пути к читателю не преодолено нечто очень важное — расстояние. Прошлым летом, на отдыхе, я пошел в библиотеку и взял все толстые журналы за 2–3 года. Я стал взахлеб их читать и был потрясен, насколько они интересны — огромное количество и новых имен, и новой прозы, и изумительная публицистика!

Мощнейший интеллектуальный потенциал России в этих толстых журналах продолжает существовать, но если раньше каждый толстый журнал доходил до каждой интеллигентной семьи, и все, например, знали позицию «Нового мира» и знали, чем она отличается от позиции «Октября», то сегодня, по экономическим ли причинам, или по каким-то другим — этого нет. Если бы где-то в наших городах, хотя бы центральных, существовал единый способ распространения, это бы помогло толстым журналам прийти к массовому читателю. А так журналы не поступают в розницу вообще. Для того, чтобы купить журнал, я должен ехать в редакцию. Но у меня просто нет времени туда ездить!

— Раз у государства находятся какие-то средства для поддержки театра, почему не сделать то же с журналами?…

— Как Гоголь говорил: «Очень много эдаких почему». Я тебе скажу про театр — я выскажу свою идею, которую никому не высказывал: почему, бы, например не создать Общероссийский театральный банк? Банк, который будет называться «Театр». Ведь Газпром имеет свой банк. Я хотел бы понять: деньги, которые выделяются на театр государством, — как они доходят до театра? Ведь этого же не происходит — чтобы в один ход.

Вот, смотри: государство выделяет из бюджета ноль целых… словом какой-то процент на культуру. Дальше эти деньги идут частично в Министерство культуры, частично — в муниципалитеты, и каждая группа чиновников с этого процента живет. Но если бы существовал Театральный банк — может быть, мы оставались бы государственным театром, но знали бы, что сумма, которая нам выделена, она вот такая-то. И она есть на счете в Театральном банке. И мы, люди театра, можем этот счет контролировать, потому что этот банк — наш.

— Вот тут и возникает вопрос: артиста или тебя, режиссера, не поставишь руководить банком — там окажутся как раз те самые люди, что работали в закрывшихся сегодня банках. Со всеми вытекающими последствиями. И вытекающими из банка деньгами…

— Но делает же это Газпром! — заспорил Марк.

— Что такое театральное искусство — и что такое Газпром? — опять поддержала меня Татьяна.

— А всё же, интересно задаться этим вопросом, — настаивал Марк. — Вот сегодня я узнал, что одна театральная актриса, которая выступает здесь, в Лос-Анджелесе, взяла за своё выступление некую определенную сумму, весьма немалую. А надо было бы ей эту сумму через Театральный банк перевести, существуй он, — и это было бы справедливо в отношении всех и, возможно, выгоднее самой актрисе. Кстати, ошибочно думать, что русская культура убыточна. Где-то она убыточна, а где-то совершенно не продана, и где-то будет приносить доходы, и немалые…