Александр Половец - БП. Между прошлым и будущим. Книга 2

Ну, ладно, ты и до приезда в Америку знал его силу…

Но чего никак не ожидал ты, так это встретиться с ним опять — уже здесь.

Тоща, в 1976-м, эмиграция означала конец. Конец не только нормальным невзгодам советского, пусть даже относительно благополучного, человека. Это был конец неторопливым вечерним прогулкам по улице, на которой ты вырос. Конец малым и большим житейским радостям, приходящим с удачно купленной шмоткой, с хорошей и в правильный месяц санаторной путевкой… И это был конец привычным вечерам в компании приятелей, сложившейся за многие, многие годы.

Впрочем, столько об этом написано!.. А для Миши? Отъезд Розенгурта из России, как он тогда знал, отделил навсегда и окончательно непереступаемой чертой последующую часть его жизни от оставленной. И вот 20 лет службы — вспоминаемых теперь калейдоскопом, яркие стекляшки которого сложились из многонедельных морских экспедиций, научных симпозиумов и ведомственных конференций, завершавшихся дружными попойками в гостиничных номерах…

Институт гидробиологии Украинской Академии наук. Потом он стал Одесским отделением Института биологии южных морей. Южных — это не только советских: Средиземное море огромной частью своей акватории омывает берега Алжира, Туниса, Марокко, Израиля, Ливана, Турции. Многие тысячелетия впадал в него Нил без особых последствий. Впадал себе и впадал… А потом советские друзья построили на нем в районе города Асуана плотину. Асуанскую плотину. И — рыбный промысел здесь оказался загублен. Одной этой проблемы для занятости института было достаточно — только Розенгурту ее хватило на 7 книг и, кажется, еще 80 научных статей.

Но и «своих», отечественных, тем хватало. Медленно умирают, превращаются в пустыни днестровские, днепровские, донские, кубанские и волжские плавни, общая площадь которых превышает Бельгию и Голландию вместе взятые. От Аральского моря осталось лишь географическое понятие, а некогда великие реки Аму-Дарья и Сыр-Дарья превратились в зловонные, опасные для жизни хилые ручейки. Знаменитые, воспетые Утесовым Одесские лиманы осолонились, перестали жить…

— Преступно влияние человека на экосистему — и реку, и лиман, и само море. 20 лет назад я подсчитал интенсивность загрязнения поступающей в море воды при расширении посевов риса. Боже, сколько раз я выступал! Две из моих тогдашних книг — целиком об этом. Поясню: дельта реки, ее самая нижняя часть — это как бы ее сердце. Именно сюда приходит на нерест рыба. Лиман же — промежуточное звено между рекой и морем. Но река — это не только акватория, ее система включает в себя и прилегающие зоны.

Вот у Волги водный бассейн составляет 2 миллиона квадратных километров, у Миссисипи — 3 миллиона. И когда в реку стекают с территории ее бассейна почвенные воды, содержащие химические удобрения, — отравляется вся система: река — дельта — море. Тогда в Советском Союзе под угрозой оказались жизни 110 миллионов человек, населявших его южные районы. И нашей группе удалось в чем-то убедить дремучее руководство державы: появились специальные ассигнования на исследования этой проблемы. Я докладывал наши результаты в Госкомитете по науке — его тогда возглавлял академик Кириллин, первый зам. Косыгина.

Был, помню, там и Горбачев — как секретарь Ставропольского крайкома. Вопрос стоял так — следовать ли представленному правительством проекту перекрытия дамбой Керченского пролива, чтобы забрать воду, забрать как можно больше воды — из Дона и Кубани? А, может, вместо этого модернизировать устаревшую ирригационную сеть, поменять сельскохозяйственные культуры на менее водоемкие и потребляющие меньше химических удобрений, построить специальные очистные сооружения? — что я от имени Академии наук и предлагал. И правительственный проект отложили. Об этом тогда писала вся пресса — «Известия», «Комсомолка», «Юность»…

— Слушай, — помню, в этом месте я попытался прервать его шуткой, — ты, наверное, мог бы стать там лидером партии «зеленых», будь такая в Союзе?

— Ну, лидером не лидером, но потрепал я им нервы немало. А они — мне: ведь я как бы противостоял правительственным органам, предложившим проект. И если бы не поддержка Академии наук — быть бы мне как саботажнику в местах не столь отдаленных. Меня и в КГБ не раз вызывали, и в правительственные инстанции. Помню, в Киеве на коллегии Министерства водного хозяйства, где я делал доклад, тогдашний министр Гаркуша прямо обвинил меня в антисоветской деятельности…

Но чего-то добиться удавалось — вот сняли же после моей статьи начальника Одесского пароходства: он, готовясь расширять порт, самовольно прорыл канал в Днестровский лиман, пошла соленая вода — чем была почти угроблена Одесская водозаборная система, питавшая водой 3 миллиона человек. Сняли его — хоть был он близким другом самого Микояна! А хотели снять меня и моего начальника, профессора Мелешкина, давшего разрешение на эту публикацию.

Ведь что произошло: заглубление канала на 1 метр увеличивало засоленность реки на 10 километров вверх по течению. Если бы порт достроили, устье реки еще больше пострадало бы, соленая вода, хлынув вверх, в Днестр, окончательно загубила бы знаменитые со времен Петра плавни.

Конечно же, такие победы даром не проходят. И в какой-то момент с меня потребовали «режимные» подписки — с заграницей не переписываться, чем для меня закрывался важнейший источник информации. Было много еще чего. А издевательская «виза номер три» — разрешение ходить в загранку, но без права спускаться на берег вместе с другими членами экспедиции — вернула меня к давней мысли.

Эмигрировать! В 72-м начальник как-то сумел меня отговорить. Да еще при выезде 20 тысяч выкупа — за диплом… Где их было взять? Сейчас я уволился, почти не раздумывая. А подав документы в ОВИР, получил почти сразу отказ, после чего проболтался в стране еще 19 месяцев. Понемногу внештатно сотрудничал с институтом, помогал его директору Мелешкину, председателю Южного центра Академии наук, с которым у меня сохранялись превосходные отношения.

Он, в общем-то, и помог мне уехать, заявив — да что, мол, его держать, никому этот тип здесь не нужен, только шум от него и неприятности! Между прочим, его заслуга и в том, что в 75-м, надеясь меня задержать, он включил меня в состав группы по приему американской делегации: помощника Киссинджера, помощника министра военно-морского флота и ученых — всего 15 человек из высшего эшелона военных моряков и специалистов, связанных с рыболовным промыслом. Да еще столько же всяких секретарей. Мы тогда обменивались результатами научных разработок, что мне впоследствии очень и очень пригодилось.