Александр Широкорад - Диссиденты 1956–1990 гг.

Прежде чем я позволил себе обратиться к Вам с этим письмом, я обращался в разные инстанции, но решительно ничего не добился. Зная, как близко к сердцу принимаете Вы судьбы детей и подростков, я не сомневаюсь, что Вы при всех Ваших титанических и огромных трудах незамедлительно примете мудрые меры для коренного разрешения этой грозной проблемы».

Да, хоть и очень трудно представить себе это, но выдвинул данный чудовищный проект не кто иной, как автор «Мойдодыра» и доброго «Айболита», литературовед, доктор филологических наук – Корней Иванович Чуковский. О том, как буквально боготворил Чуковский И. В. Сталина, рассказывает его дневник.

Вот в июне 1930 года (К. И. Чуковский. Дневник 1930–1969) там появляется запись: «В историческом аспекте Сталин как автор колхозов величайший из гениев, перестраивающих мир. Если бы он кроме колхозов ничего не сделал, он и тогда был бы достоин называться гениальнейшим человеком эпохи».

Вот литератор описывает, как появился Сталин с членами Политбюро на X съезде комсомола 22 апреля 1936 года, куда Корней Чуковский и Борис Пастернак были приглашены в качестве гостей: «Что сделалось с залом! А ОН (так в тексте) стоял немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его – просто видеть – для всех нас было счастьем. К нему все время обращалась с какими-то разговорами Демченко (24-летняя звеньевая украинского колхоза „Коминтерн“, инициатор соревнования за высокий урожай сахарной свеклы – Л. Б.). И мы все ревновали, завидовали – счастливая! Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой. Все мы так и зашептали: „Часы, часы, он показал часы!“ – и потом, расходясь, уже возле вешалки вновь вспоминали об этих часах. Пастернак шептал мне все время о нем восторженные слова, а я ему, и оба мы в один голос сказали: „Ах, эта Демченко заслоняет его!.. Домой мы шли вместе с Пастернаком, и оба упивались нашей радостью“. (Чуковский К. Дневник. 1930–1969. М., 1995. С 141)» [72].

Трудно сказать, кто из поэтов больше славил Сталина. Но Борис Пастернак в любом случае был одним из первых.

В 1942–1943 годах Пастернак в эвакуации в Чистополе. В 1943 году поэт пишет Сталину письмо. О чем? Нужна трехкомнатная квартира в Москве. Председатель ГКО находит время ответить и удовлетворяет просьбу. Ну а Борис Леонидович, в свою очередь, не только славит вождя, но и пишет хвалебные оды по самым малым поводам. Ну, к примеру, вышел указ об учреждении ордена Ушакова, и вот вам ода:

Ну а потом был «Доктор Живаго» и исключение из Союза писателей СССР. Любопытно, что из Союза писателей Бориса Леонидовича исключили, а при главной кормушке Союза – в Литфонде – оставили.

Сам Александр Трифонович Твардовский считал, что он начался «как литератор с поэмы „Страна Муравия“ (1936 год)».

Работая над поэмой «Страна Муравия», поэт пишет в своей рабочей тетради: «Речь Сталина глубоко потрясла. Отступление (имеется в виду лирическое отступление) о Сталине развертывается под непосредственным впечатлением его речи» [73]. А в марте 1953 года на смерть любимого вождя Твардовский напишет такие строки:

Ну а после XX съезда Александр Твардовский становится рьяным обличителем Сталина. Он пишет вариант «Теркин на том свете».

«Твардовский носится со своей поэмой „За далью даль“, как с писаной торбой, не смея без высочайшего дозволения Хрущева опубликовать ее даже в своем журнале „Новый мир“ (где он работал главным редактором). Невозможно читать без чувства брезгливости те унизительные записи, которые содержатся в его рабочей тетради. Вот неоднократный лауреат Сталинских премий обращается к помощнику Хрущева В. Лебедеву с нижайшей просьбой передать „самому“ главы из поэмы, а также в высшей степени подхалимское письмо, которое заканчивалось словами: „Ваше доброе отеческое внимание ко мне в труднейший период моей литературной и всяческой судьбы, давшее мне силы для завершения этой книги, позволяет мне надеяться, что и эту мою просьбу, дорогой Никита Сергеевич, Вы не оставите без внимания“. Даже помощник Хрущева рекомендовал Твардовскому переписать его: „Нет, это не то, не нужно все это писать“.

Тогда Твардовский пишет еще одно письмо: „Дорогой Никита Сергеевич! Мне очень хотелось сердечно поздравить Вас с Днем рождения и принести Вам по этому случаю как памятный знак моего уважения самое дорогое сейчас для меня – заключительные главы моего десятилетнего труда – книги „За далью даль“, частично уже известной Вам и получившей бесценные для меня слова Вашего одобрения. Среди этих новых, еще не вышедших в свет глав я позволю себе обратить Ваше внимание на главу „Так это было…“, посвященную непосредственно сложнейшему историческому моменту в жизни нашей страны и партии, в частности, в духовной жизни моего поколения, – периоду, связанному с личностью И. В. Сталина.

Мне казалось, что средствами поэтического выражения я говорю о том, что уже неоднократно высказывалось Вами на языке политическом. Во всяком случае, я думаю, что эта глава является ключевой для всей книги в целом, и я буду счастлив, если она придется Вам по душе. Желаю Вам, дорогой Никита Сергеевич, доброго здоровья, долгих лет деятельной жизни на благо и счастье родного народа и всех трудовых людей мира. Ваш А. Твардовский“» [74].

Тут читатель может справедливо меня упрекнуть, что я отошел от темы главы – кухонного диссидентства – и вновь пишу о мэтрах. Увы, эволюция взглядов мелких кухонных диссидентов мало кому интересна. И только на мэтрах можно увидеть метаморфозу, как ради «ловли счастья и чинов» они превозносили вождей до небес, чтобы потом издеваться над ними в угоду новым владыкам. А в 1960-1970-х, оказавшись на советском Парнасе и пользуясь иммунитетом от законов, обязательных для других граждан, начинали этим бравировать. Вот типовой путь литературного диссидента.

Доклад Хрущева на XX съезде с разоблачениями «культа личности» стал манной небесной для рафинированной интеллигенции. Да, пора уточнить, кто относит себя к «рафинированным». Это прежде всего специалисты в области гуманитарных наук, писатели, актеры и весь планктон, обволакивающий Союз писателей и театры обеих столиц.