Василий Шевчук - Командир атакует первым

Степан с улыбкой перебил:

- Василий, извини меня, но ты это не от великого ума придумал. Во-первых, она не верит, что лежишь ты с "небольшой раной". Понимает, наверное, что сейчас с царапинами в тыловой госпиталь не отправляют. И только больше расстраивается. Напиши все как есть. Или боишься?..

Ни разу за все время разлуки я даже не подумал, что в наших с Шурой отношениях что-то может измениться. Нет и не должно быть причины для этого. Даже здесь, в госпитале, когда одолевали мысли о ранении, мне не приходило в голову, что она... Я помнил каждую минуту нашей жизни, и каждая доказывала, что нашу любовь, наше уважение друг к другу не победят никакие обстоятельства...

- Ну ладно, Степан, а сам ты веришь, что я поднимусь?

Карнач горячо, убежденно произнес:

- Конечно, Василь. И поднимешься, и ходить, и даже бегать будешь. Или я тебя не знаю?

- Степан! Мне в небо подняться надо. Летать, воевать! Понимаешь воевать, а не ходить и бегать...

Карнач понял свою оплошность. Хотел сказать что-то успокаивающее, но обреченно махнул рукой:

- Василий, в том, что ты встанешь, сомнений нет. Но нужно смотреть правде в глаза. Летать? Во всяком случае, летать сразу - не рассчитывай. А воевать будешь, Василь. Встанешь на ноги, оставят тебя в армии - приезжай в полк. Все будут рады. Кутихин, Безбердый тебя к нам возьмут. В штабе место всегда найдется...

Если даже человек, который лучше других знает меня, не верит, что я буду летать, как быть? Махнуть на все рукой? Нет, сдаваться я не мог. Мы еще поборемся. Сейчас только бы встать на ноги...

Но пока я неподвижно (Вера Павловна предупредила: чем меньше движений, тем быстрей возможное выздоровление) лежал на своем дощатом ложе и самозабвенно мечтал о том времени, когда наконец поднимусь на ноги. Я не жаловался, не сетовал на судьбу. Особенно напрягался, когда приходила Авророва: шутил и смеялся вместе со всеми. Она, правда, весьма подозрительно посматривала на меня, когда на вопрос: "Побаливает?" - я как можно увереннее отвечал: "Ни капли!"

Но чем дальше, тем трудней мне было играть роль этакого лентяя, лежебоки на госпитальной койке. Постепенно стал очень мнительным, настороженным. Стоит ребятам обменяться парой слов так, что я не слышу, о чем речь, кажется, что они жалеют меня. Нахмурится лишний раз Вера Павловна - плохи, думаю, мои дела.

А ей просто-напросто было трудно. Хороший хирург, В. П. Авророва по многу часов проводила в операционной. Поток раненых увеличивался. Фашисты снова форсировали Керченский пролив и уже наступали на Таманском полуострове, продвигались к Нижнему Дону, стремясь овладеть Северным Кавказом.

Врачам приходилось работать без устали. И все-таки Вера Павловна находила минутку-другую, чтобы забежать к нам в палату, рассказать новости, пошутить. Как могла, она поддерживала настроение раненых, вселяла уверенность в скором возвращении в строй.

Да, как это ни кажется странным, смеялись мы и тогда, в суровые дни лета 1942 года. Смеялись, рассматривая в газетах остроумные карикатуры Кукрыниксов, смеялись, слушая по радио злые и веселые куплеты Леонида Утесова. Смеялись, подшучивая друг над другом. И смех, как лекарство, помогал побеждать и недуг и хандру. Смех - это оптимизм, вера в то, что наше дело правое и, как бы трудно ни было, победа - за нами.

В госпиталь часто приходили шефы: школьники Краснодара, работники заводов, профессиональные артисты. Каждое посещение умножало душевные силы, вызывало желание быстрее выздороветь.

И опять я верил, что буду в воздухе и еще не раз в сетку прицела моего истребителя попадет зловещий крест вражеского самолета.

Быстро летело время. Уходили, подлечившись, одни, прибывали новые раненые. С трудом выписавшись раньше срока, уехал в часть Иван Базаров. Откуда-то узнал, что наш полк перебазируется на Крымский полуостров на помощь осажденному Севастополю. Разъезжались и остальные обитатели нашей палаты. Только я продолжал по-прежнему лежать на дощатом щите. Позвоночник болел. Но все реже наступали приступы резкой боли. Она стала глухой, томящей. Я воспрянул духом, довольна была и Вера Павловна Авророва.

- Ну вот, товарищ Василий! - с обаятельной улыбкой говорила она. Скоро, пожалуй, я вам разрешу подниматься.

И эти слова действовали на меня лучше любого лекарства.

Угнетало другое: немецко-фашистские войска продолжали наступление, наши наземные части вели упорные оборонительные бои. Вновь прибывшие раненые летчики, которые многое видели "сверху", рассказывали, что у противника на краснодарском и ставропольском направлениях много танков. Сухая летняя погода, равнинная местность позволяли использовать их очень эффективно.

В начале июля было опубликовано сообщение Совинформбюро "250 дней героической обороны Севастополя", в котором рассказывалось о героизме его защитников, о последних ожесточенных боях, приводились цифры вражеских потерь. Дорогой ценой расплатились немецко-фашистские войска за взятие севастопольской твердыни.

После этого сообщения мне не давали покоя мысли о судьбе полка, боевых товарищей. Где они сейчас? Кто остался жив? Кого еще занесли в списки боевых потерь? Как Виктор Головко? Он ведь уже должен стать ведущим пары. Успел ли Иван Базаров попасть в полк до перелета под Севастополь? Вряд ли теперь я скоро узнаю об этом.

Неуютно в холодном, жестком гипсовом кожухе, трудно лежать почти без движения и совсем тяжело от недобрых дум и бесконечных сомнений... Но вот однажды в палату вошла Вера Павловна. Вошла, как всегда, с улыбкой на милом, приветливом и очень усталом лице. Подошла к койке, но не села, как обычно, на табуретку, а отодвинула ее ногой в сторону.

- Ну-ка, вставайте, уважаемый товарищ Василий, - произнесла она строгим и будничным голосом, словно я лег пять минут назад.

Ни в коей мере, даже на малейшее мгновение, не принял я слова врача всерьез.

- Вставайте, вставайте. Хватит гонять лодыря!

- Вера Павловна?! - До меня стал доходить смысл сказанного.

- Товарищ Шевчук! Долго я вас буду уговаривать? Учтите, у меня очень мало времени. Раненых много. Вставайте!

Мне стало так страшно, как никогда, пожалуй: лицо покрылось холодной испариной, руки, которыми пытался взяться за доски щита, мелко, предательски дрожали и совершенно не слушались меня.

Сколько раз я думал, мечтал об этих минутах, сколько раз мысленно проделывал необходимые движения! А оказалось гораздо сложнее. Не без труда удалось мне приподняться на постели. А уж как меня развернули и помогли встать - почти не помню. В глазах все вдруг поплыло, закружилось, и я сразу же опустился на койку. Боль электрическим током пробила позвоночник от поясницы до шеи. И только тут полностью осознал происходящее: "Мне же нужно ходить! Ходи-и-ить!" - заглушил я возникшую боль и без помощи санитара, взявшись за спинку кровати, встал. По-прежнему, словно палуба, качался пол под непослушными ногами, опять кружились в глазах лица, двери, окна... Но, подхваченный быстрыми руками Веры Павловны и санитара, я не упал.