Лев Лурье - Без Москвы

Волков будто сквозь землю провалился. Но оперативники были уверены: скоро бандит проявит себя. Ему надо на что-то жить, где-то ночевать. Оставшись один, Волков вернулся к тому, с чего начинал: грабил женщин, отнимал деньги и продовольственные карточки. Продовольственные карточки – это жизнь. Каждый человек, будь он рабочий, служащий или домохозяйка, получал продовольственную карточку. По ней выкупались товары. Цены по карточкам, то есть по распределению, были раз в 10–15 ниже рыночных. Отсутствие карточки – голод. Хуже чем паспорт потерять, поэтому карточки берегли.

В деле банды Волкова больше половины преступлений – нападение на женщин. Их избивали, порою убивали, награбленное пропивали с размахом. И совершенно безнаказанно. Однако есть высший суд или ирония судьбы. Неуловимый убийца Волков, в конце концов, на этом и попался. Женщины тоже разные бывают.

40-летняя Матильда Безменова пребывала в отчаянном положении. Месяц назад у нее украли продуктовые карточки. Еле выжила, наконец, получила новые. А тут Волков с наганом сумочку отнимает.

Матильда решила, что терять нечего: дралась, кусалась, орала. Волков бросился бежать, отстреливался. Но Матильда не отставала. Дикое зрелище привлекло внимание двух фронтовиков. Дали Волкову по шее, скрутили руки и сдали в милицию.

На допросах Евгений Волков отпирался не долго. Часть убийств пытался свалить на своих подельников, но следствие установило: убийства совершены из его нагана. Врать стало бессмысленно, и он сознался во всем: «Преступления мною совершались для того, чтобы существовать самому. В 1942-м я был эвакуирован с матерью из Ленинграда в Омск. Во время переправы через Ладожское озеро мама погибла. Отец погиб еще раньше, в 1939-м, на войне с белофиннами. В Омске я работал слесарем на МТС. Потом в колхозе. После возвращения в Ленинград в марте 1945-го хотел устроиться на работу, но не брали. Также невозможно было прописаться. Паспорта у меня не было. Я боялся получить его, чтобы не призвали в армию».

Подготовка подследственного к этапированию с вещественными доказательствами. 1940-е годы

В 1945 году ему исполнилось всего 17 лет. Этот подросток сколотил банду из взрослых парней лет по 25 и вел себя с ними как старший. За полгода Волков, Смирнов, Биюткин и Ефремов успели совершить 32 преступления. 7 человек, в том числе 2 сотрудника милиции, были убиты. Почти все убийства совершил самолично Евгений Волков. Именно он был инициатором ограблений и фактически главарем банды. Надеяться на снисхождение Волкову не приходилось. Но и терять было нечего.

22 апреля 1946 года произошло невероятное: Евгений Волков бежал из «Крестов». Он дольше всех оставался на свободе, а когда попал в тюрьму, снова проявил себя. В камере с Волковым сидели 6 взрослых мужиков, среди них матерые уголовники. И он сумел организовать их на рискованное дело – побег. Далеко не все собирались бежать, каждому за соучастие грозило наказание. Но никто не доложил надзирателям, не остановил авантюру, наоборот, участвовали, помогали.

Вынули из стенки железный крюк, который поддерживает батарею. Отломали у кровати ножку. С помощью этих предметов долбили стенку, расшатывали кирпичи. Чтобы раствор лучше поддавался, смачивали водой. Кирпичи складывали под кровать. К батарее привязали веревку, сделанную из обивки матрасов. Волков пролез в дыру с большим трудом, его проталкивали сокамерники. Когда начал спускаться, веревка оборвалась, и он упал с большой высоты. Но Волков был как заговоренный. 40 минут бродил по темному двору тюрьмы в поисках лестницы, а часовые его так и не заметили. Наконец ему удалось поставить на стену деревянный щит и выбраться на свободу.

В Ленинграде объявили тревогу, вся милиция города подключились к поимке беглеца. Опер Чиботурин, проезжая на трамвае по Лиговскому проспекту, увидел рыжего, посмотрел на фотокарточку: это был Волков. Преступник понял что его опознали, выскочил из трамвая, стал убегать дворами. Но Чиботурин выстрелил ему в ногу, и задержал.

В июне 1946 года состоялся суд над бандой Волкова. Соучастники получили от 3 до 10 лет лагерей. Подсудимые Смирнов и Волков были приговорены к расстрелу.

Евгений Волков симулировал сумасшествие. Выпучивал глаза, морщил лоб, на простые вопросы отвечал невпопад. Его спрашивали: «Когда вы родились?» А он отвечал: «Спасибо, я не курю». Впрочем, судебно-медицинская экспертиза признала Волкова вполне вменяемым. В последнем слове сказал просто: «Я преступник большой. Защиты мне не может быть». 2 октября 1946 года смертный приговор привели в исполнение.

Первая послевоенная параллель СХШ [6]имела двух ярких лидеров, которые, как и полагается в юности, соперничали между собой, – это Александр Арефьев и Илья Глазунов. Со времени их совместного обучения прошло больше 60 лет, и теперь можно говорить о том, что они так и остались парой антиподов. Для широких масс Илья Глазунов – это и есть живопись, так же, как Валентин Пикуль – литература, а Алла Пугачева – музыка. Для искусствоведческого истеблишмента его творчество представляется китчем. Его не принято рассматривать в контексте профессиональной художественной критики. О нем пишут не статьи, а фельетоны. Говорить о нем в светской беседе так же неприлично, как о программе партии «Единая Россия» или о Ваенге.

Что касается Арефьева и его группы, они были открыты для публики только в конце 1980-х годов, одновременно с Филоновым и Малевичем. Они считаются одним из самых интересных и героических явлений советского андеграунда. Русский музей и Третьяковская галерея гоняются за работами арефьевцев, но едва ли купят нового Илью Глазунова раньше, чем лет через 100.

Илья Глазунов – выходец из православной, правой по убеждениям семьи. Александр Арефьев – изначальный «западник», эстетически близкий к появившимся тогда «штатникам», предшественникам стиляг.

Арефьев – мастер цвета, Глазунов – линии. Арефьев и его окружение всегда черпали сюжеты и вдохновение из того, что их окружало, и даже в исторических темах прибегали к современным трактовкам. Глазунов – художник по духу исторический, и даже сегодняшний день интересует его как часть истории.

Арефьевцы называли себя «Орденом непродающихся (нищенствующих) художников», и это не было кокетством: они работали лаборантами, экспедиторами, грузчиками, клееварами, никогда никто из них не занимал должность выше маляра. Константин Кузьминский оставил воспоминания о том, как Арефьев уже в середине 1970-х общался с потенциальными покупателями своих полотен: «Когда, в 75-м, художники стыдливо, из-под полы приторговывали с иностранцами (за вычетом отчаянного Рухина, который устраивал прямо-таки “дипломатические приемы”!), Арех просто “гулял по буфету”. Звонит как-то ночью мне: “Кока, у меня тут какие-то косоглазые падлы картинки покупают!” И, слышу: “Ну что лыбишься, желтая морда?” “Арех, – говорю, – они ж дипломаты! Они по-русски секут!” “А мне начхать! Ну, выкладывай, желтая рожа, свои пфеннинги!” Арех все это уснащал крутейшим матом, да и сам был в дупель поддавши». Глазунов, хотя и находился долгое время в опале, в итоге снискал колоссальный успех.