Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

Тебя я прятал бережно и нежно
В певучую, зовущую строку —
Чернила на бумаге, – как подснежник
На солнечном, проснувшемся снегу.

Где б ни был я – вблизи или в разлуке, —
Моя слеза, как песня, нелегка:
Так плачут горы, превращая в звуки
Ручьями закипевшие снега.

Пусть снег пойдет, пусть долгий дождь прольется,
Пусть снова тучи небо заметут,
Уста устанут звать на землю солнце,
Одну тебя без устали зовут.

Над нежностью разлука не вольна.
И вижу я наперекор разлуке,
Как светлая каспийская волна
Плывет в твои распахнутые руки.

И слышу я потоков горных гул
В Италии.
Мне сердце проторяет
Тропинку в Дагестан, в родной аул,
И песни гор, как эхо, повторяет.

Я наше море вижу.
Вижу – ты
Полощешь ноги в медленном прибое.
Я вижу одинокие следы,
Что на песке оставлены тобою.

И брызги волн как слезы на щеках,
И солнце как браслеты на запястьях.
Вдали от наших гор, в чужих краях
Тебя я рядом чувствую как счастье.

Вот ты на лодке по волнам плывешь…
Как шорох крыльев весел взмах короткий…
Вернись! Ты видишь тучи? Грянет дождь,
И ты простынешь в беззащитной лодке.

Ты думаешь, я на краю земли
И путь обратный с каждым днем длиннее.
Но вижу все в моей чужой дали:
Я быть с тобой в разлуке не умею.

Глазами маленьких озер
Пусть край чужой в меня вглядится,
Пусть голубой струится взор
Сквозь камышовые ресницы.

Вон окна поздние зажглись
Под потускневшей черепицей,
За окнами – чужая жизнь,
Чужой язык, чужие лица.

И людям от своих забот
Здесь так по-своему не спится,
И так по-своему поет
Ночная, заспанная птица.

Густеет надо мною тьма —
Сильней уже нельзя сгуститься.
А я не сплю, я жду письма,
Тобой исписанной страницы.

Мне не кажутся Карловы Вары с вершины
Сочетаньем домов, и деревьев, и лиц…
Предо мною белеет вдали не долина,
А тарелка с десятком куриных яиц.

Горы, горы… Верхушки деревьев под ними,
По зеленому склону прошита тропа.
Только рыжую голову солнце поднимет —
И уже поднимается к солнцу трава.

Я запомнить хочу необычную землю,
Где, как равная, с осенью дружит весна.
Глянешь вверх – по-весеннему свежая зелень,
Глянешь вниз – желтизна, желтизна, желтизна.

Пробегает по склону спокойный и скромный,
Не изведавший силы своей ветерок,
И ладонь окропляет зеленою кровью,
С материнскою веткой расставшись, листок.

Здесь весна… Но минувшую осень я вижу
И покрытые желтой листвой деревца.
И ко мне придвигаются ближе и ближе
Дорогие черты дорогого лица.

И в руках – не зеленая хрупкость листочка,
А для песни готовое поле листа…
Только где бы я ни был, без маленькой дочки
Мне казалась неполной всегда красота.

Все дороги земли приведут к Дагестану,
Все дороги любви мне напомнят о нем…
Я с вершины чужой, как тоскующий странник,
Все хочу разглядеть мой покинутый дом…

Целую, низко голову склоня,
Я миллионы женских рук любимых.
Их десять добрых пальцев для меня,
Как десять перьев крыльев лебединых.

Я знаю эти руки с детских лет.
Я уставал – они не уставали.
И, маленькие, свой великий след
Они всегда и всюду оставляли.

Продернув нитку в тонкую иглу,
Все порванное в нашем мире сшили.
Потом столы накрыли.
И к столу
Они всю Землю в гости пригласили.

Они для миллионов хлеб пекли.
Я полюбил их хлебный запах с детства.
Во мне, как в очаге, огонь зажгли
Те руки, перепачканные тестом.

Чтобы Земля всегда была чиста,
Они слезой с нее смывают пятна.
Так живописец с чистого холста
Фальшивый штрих стирает аккуратно.

Им нужно травы сметывать в стога,
Им нужно собирать цветы в букеты,
Так строится бессмертная строка
Из слов привычных под пером поэта.

Как пчелы в соты собирают мед,
Так эти руки счастье собирают.
Земля! Не потому ли каждый год
В тебе так много новизны бывает?

Когда приходит трезвостью беда,
Когда приходит радость, опьяняя,
Я эти руки женские всегда
Целую, низко голову склоняя.

Я знаю эти руки.
Сколько гроз
Осилили, не сильные, родные.
Их сковывал петрищевский мороз,
Отогревали их
Костры лесные.

У смерти отвоевывая нас,
Дрожа от напряженья и бессилья,
Они, как новорожденных, не раз,
Запеленав, из боя выносили.

А позже, запеленаты в бинты,
Тяжелых слез ни от кого не пряча,
Вернувшись из смертельной темноты,
Мы узнавали их на лбу горячем.

В них тает снег и теплится огонь,
Дожди звенят и припекает солнце,
И стонет скрипка, и поет гармонь,
И бубен заразительно смеется.

Они бегут по клавишам.
И вдруг
Я замираю, восхищеньем скован:
По властному веленью этих рук
Во мне самом рождается Бетховен.

Мир обступил меня со всех сторон,
Лишь на мгновенье задержав вращенье,
И, как воспоминанье, древен он,
И юн, как наступившее свершенье.

Они бегут по клавишам.
И вот
Воскресло все, что память накопила…
Мне мама колыбельную поет,
Отец сидит в раздумье у камина.

И дождь в горах, и вечный шум речной,
И каждое прощанье и прощенье,
И я, от свадьб и похорон хмельной,
Жду журавлей залетных возвращенья.

Вот вышли наши женщины плясать.
О крылья гордой лебединой стаи!
Боясь свою степенность расплескать,
Не пляшут – плавают, не пляшут, а летают.

Пожалуй, с незапамятных времен
Принц ищет в лебеди приметы милой,
И мавры убивают Дездемон
Уже давно во всех театрах мира.

И Золушки находят башмачки,
Повсюду алчность побеждая злую.
Целую жесткость нежной их руки
И нежность мужественных рук целую.

Целую, словно землю.
Ведь они
Мир в маленьких своих ладонях держат.
И чем трудней и пасмурнее дни,
Тем эти руки и сильней, и тверже.

Мир – с горечью и радостью его,
С лохмотьями и праздничной обновой,
С морозами и таяньем снегов,
Со страхами перед войною новой.

Вложил я сердце с юношеских лет
В любимые и бережные руки.
Не будет этих рук – и сердца нет,
Меня не будет, если нет подруги.