Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

«А я упрямо верую в него!» – настаивает поэтесса.

И читатель внутренне соглашается с утверждаемой этой строкой не формальной – высшей правдой , не утратившей своей реальности и в эпоху крушения мистики.

Трудно перечислить все находки Ирины Озеровой, какие ей дало новое освещение привычных нам явлений и истин. Сама лексика этих стихов – находка, она приподнимает облюбованные темы, заставляет их звучать в душе читателя, я бы сказал, в новом ключе.

Оригинальна поэтесса и в любовной лирике. Как я уже писал в одной из рецензий, она «ситуациям безоблачным и безбурным предпочла не менее редко встречающиеся в жизни тягостные, смутные и бурные коллизии любви… Читателю… предстает душа чуткая и потому легко ранимая, характер требовательный, подчас – непримиримый»:

Строки подобной силы не так уж часто приходится встречать у современных поэтесс. И вся ее любовная лирика напоминает доброе, терпкое вино.

Своеобычность взгляда на мир, гражданская забота о будущем человечества, тонкий художественный анализ человеческих чувств, точность слова и мастерское пользование им позволяют от всей души рекомендовать сборник стихов Ирины Озеровой «Вечный миг» к изданию: такие книги обогащают духовный мир читателя-современника.

ТЯЖЕЛО терять друга, тяжело вдвойне, когда друг этот – Поэт, не достигший еще и пятидесяти лет, не написавший и половины того, что мог бы написать…

Мы познакомились с Ириной Озеровой лет пятнадцать тому назад в Гагра.

Есть места на земле – их не так уж много, – самой судьбой словно предназначенные благотворно влиять на душу человека, способствовать внутренней гармонии, пробуждать чувства возвышенные и важные. Таким местом для меня является Гагра. Мне достаточно ступить из вагона на перрон вокзала, и я уже ощущаю себя отрешившимся от всего ненужного и случайного, что облепляет нашу повседневную жизнь, как ракушки дно корабля.

В тот первый вечер нашего знакомства Ирина призналась мне, что и она здесь испытывает то же. Мы долго гуляли втроем (Ирину сопровождал ее муж – Олег Васильевич Пучков) и, может быть, под влиянием этой не сравнимой ни с чем благодати – тихого, нежного моря, шелкового, благоуханного воздуха, четкого абриса окрестных гор, словно прислушивавшихся к разговору, – открывали друг другу наши души.

Какая это радость, «свой путь земной пройдя до половины», найти в незнакомом еще вчера человеке сердце близкое, чувства родственные, узнать, что живет этот человек теми же надеждами, которыми жив ты сам, болеет теми же болями. Так Гагра в тот далекий, увы, уже неповторимый вечер одарила меня счастьем обретения друга в самом высоком и чистом значении этого слова.

Потом мы собрались у Ирины на балконе. Опять был нежный, благостный вечер, в темноте о чем-то своем бормотало море, а Озерова читала свои стихи. Она прочла их немного, но и того было достаточно, чтобы понять, что имеешь дело с настоящим поэтом, поэтом «божьей милостью», у которого ни одно слово не может быть изъято, заменено или переставлено. «Лучшие слова в лучшем порядке»…

Ее нравственная позиция была единственно возможной для человека, который о своем призвании сказал так:

А сама эта позиция выражена с предельной лаконичностью и силой:

Тут уместно сказать об одном, становящемся все более редким, качестве стихов Ирины Озеровой: они кратки, они немногословны.

Как часто изводятся нынче многие десятки, даже сотни строк, чтобы выразить мысль, для которой и одной-то строфы много. У Озеровой же редко какое стихотворение длиннее двадцати–двадцати четырех строк, и при этом сколько мыслей! Эта краткость, строгая ясность, лапидарность стиля роднят ее с «королевой Анной», как сказала Ирина Озерова об Анне Андреевне Ахматовой в одном из своих стихотворений. Недаром великая Анна любила и ценила поэзию Озеровой, дарила ее своей дружбой.

И еще одну черту Ирины Озеровой необходимо выделить – творческую бескомпромиссность. Как поэт она всю недолгую жизнь шла своим путем, не искала легких, проторенных дорог. Муза Озеровой лирична и философична в одно и то же время, а философия ведь подразумевает наличие собственных мыслей, своего угла зрения на острейшие проблемы человеческого бытия. У Ирины Озеровой это было, и она умела облечь свои мысли в строгую, порою блестящую поэтическую форму. Как для всякого серьезного писателя – поэта или прозаика безразлично, – для нее главное было написать, создать, а не поскорее увидеть свое создание напечатанным. Она была очень строга к себе. Строга и бескомпромиссна. Поэтому так мало сборников собственных стихов успела она издать при жизни.

Одержимость не давала Ирине Николаевне провести ни одного дня без поэзии. Она много и хорошо переводила. Круг ее интересов как переводчика весьма широк: от Байрона, Гюго, Бодлера и Эдгара По до Рильке, Расула Гамзатова и поэтов Чечено-Ингушетии.

«Я давно мечтаю попробовать свои силы в переводах из грузинской поэзии, – сказала она как-то, – но всякий раз неуверенность охватывает меня. Ведь грузинская поэтическая культура – это такая вершина! К ней надо подойти во всеоружии. Я непременно приеду к вам, когда почувствую себя готовой».

И она осуществила свою давнюю мечту: побывала в Тбилиси, завязала творческие контакты, с жадной любознательностью знакомилась с памятниками старины, посещала древние храмы, музеи, старалась вникнуть в наш быт, традиции, постичь национальный дух грузинского народа. Увы, жить ей оставалось уже немного… Это слово горького прощания хочется закончить ее собственными строками из стихотворения «Поэт»: