Виктория Бабенко-Вудбери - Обратно к врагам: Автобиографическая повесть

Но больше всего нам нравилось играть в степи. Там было много места, чтобы бегать, и никакие брички и повозки с лошадьми не мешали нам. Степь влекла меня. У каждого из нас были свои представления о ней, и мы часто делились ими друг с другом. Мы знали, что где-то далеко в степи ходят какие-то странники, что там живет тоже невидимый и всесильный Бог. Особенно летом, когда стояла сильная жара, нам казалось, что мы слышим далекие голоса и даже пение. Помню, как однажды после обеда мы ушли в степь. Деревня осталась далеко позади, и вокруг нас был бесконечный простор. Вдруг со всех концов начали надвигаться черные тучи и стал греметь гром. Раскаты грома становились все сильнее и сильнее, и молнии сверкали все ярче и ярче. В то же время поднялся страшный ветер. Целые столбы желтой пыли неслись один за другим, так что мы едва видели друг друга. Нигде не было ни деревца, ни кургана, где мы могли бы приютиться. Сильный дождь, как стена, с невероятной быстротой начал бежать за нами и, наконец, настиг нас. Со страху мы как овцы сбились в кучу. Мы все дрожали и при каждом ударе грома падали на землю, затем вскакивали и бежали дальше под хлест дождя. А он хлестал нас по маленьким тельцам так, что было даже больно. Но вот дождь прекратился, и тучи исчезли так же мгновенно, как и пришли. Все еще дрожа, мы остановились. Небо совсем прояснилось, и солнце еще сильнее засияло на нем.

Мы стали осматривать друг друга. Насквозь промокшие рубашки и платья прилипали к нашим телам. Один из мальчиков подошел к Вале, моей соседке-подруге, и громко хлопнул ее по животику. Она засмеялась, и ее смех, как колокольчик, раскатился по степи. Мы побежали обратно к деревне, смеясь и выкрикивая разные звуки, имитируя птиц. Гроза и страх были забыты.

Но больше всего я любила играть с моей подругой Валей в большой бабушкиной столовой, особенно в те дни, когда к нам приходили полотеры. Они весь день ерзали на маленьких дощечках по полу, а мы, путаясь у них под ногами, просили, чтобы дали нам покататься. Иногда они разрешали, и мы с Валей с большим удовольствием старались подражать им. Чаще же всего мы ограничивались тем, что стояли или сидели у стены и смотрели на них, слушая, как они в такт движениям затягивали какую-нибудь унылую песню. И стук дощечек по паркету, и их унылое пение, — все это как-то странно изменяло строгую атмосферу большой холодной столовой с ее дубовыми столами, шкафами, буфетами, стульями и креслами. Мы с Валей всегда с нетерпением ожидали, когда полотеры придут опять.

Вообще эта комната была для меня самая неприятная, именно из-за ее величины, из-за слишком тщательной чистоты и блеска посуды в высоком буфете за стеклом. Я никогда не могла ни к чему притронуться, все находилось слишком высоко. А в другом конце столовой во всю стену, от потолка до полу стояли книги. Весь этот конец задвигался раздвижной дверью, когда ужинали. Мне никогда не разрешали притрагиваться ни к книгам, ни к посуде. Но мы с Валей все же ухитрялись иногда поесть варенья, стоявшего в хрустальной вазочке высоко на буфете за стеклом. Мы обыкновенно подставляли к буфету стул, кто-нибудь из нас взбирался на него и нагибал спину, а другой становился на спину согнувшегося, и таким образом можно было открыть шкаф и — варенье наше!

Очень забавно было также ловить мышей. В одном из углов в старом паркете мы обнаружили маленькую дырочку, из которой иногда выбегала мышка. Илья Петрович сделал ловушку: в двух концах столовой стояли опрокинутые горшки, одна сторона которых была приподнята кусочком деревянного косячка с нанизанным на него ломтиком сала. Валя и я, притаившись вблизи горшка, поджидали, пока выбежит из норки мышка, подбежит к горшку и начнет дергать сало. В ту же минуту горшок падал и накрывал ее. Тогда кто-нибудь из нас садился на горшок и ездил по паркету, дразня мышку. А кот со вздыбленной шерстью бегал за горшком. Иногда мышке удавалось убежать, если ее не смог поймать кот. Так мы с Валей проводили весь вечер, пока не приходила Федора и не выгоняла нас на улицу.

Но иногда эта громадная столовая превращалась в самое оживленное место в доме. Это случалось тогда, когда к бабушке приезжали портные. Тогда они раздвигали все столы, на которых раскладывали свои вещи, кроили материю и шили. Их было обычно человека три или четыре. Некоторые из сшитых вещей тут же запаковывались и посылались в города, где учились мои дядьки. Позже я узнала, что посылки высылались по фиктивным адресам, чтобы затереть мелкобуржуазные следы, ведущие к родителям.

Однажды я играла возле сада, где находилась летняя уборная. Один из портных вышел из дома и направился туда. Случилось так, что мне тоже надо было зайти «куда царь пешком ходит». Я открыла дверь и вошла, но портной вытолкнул меня. Я обозлилась и закрыла снаружи его на задвижку и ушла дальше. Задвижка всегда закрывала дверь, чтобы ее не оторвал ветер. Заигравшись, я совсем забыла о нем. И только в обед, когда все собрались в кухне перекусить, одного портного не оказалось.

— Где же он? — спрашивали и другие.

— А я его видела в уборной, — сказала я.

— Когда?

— Утром.

Все всплеснули руками, и Федора побежала к саду. Через несколько минут она возвратилась вместе с портным, который, как мне показалось, выглядел немного бледным. Но к моему удивлению, он даже не был сердит. Бросив на меня косой взгляд, он молча сел за стол. Взрослые же о чем-то громко между собой заговорили, поглядывая на меня. А я подумала, что хорошо ему отомстила за то, что не пустил меня. Впрочем, я не думала запереть его на такое долгое время. Я просто забыла о нем.

Но в один прекрасный день пребывание мое в доме бабушки внезапно закончилось. Дом вдруг опять наполнился шумом: дядьки приехали упаковывать свои книги и некоторые вещи. С ними приехал и мой отец после долгого отсутствия. Приезд дядек официально мотивировался тем, что им надо было забрать свои вещи, все еще находившиеся в мелкобуржуазном сословии. Они пробыли всего два дня и под всхлипывания бабушки и Федоры быстро уехали — один в Москву, а другой — в Херсон. А после их отъезда моя мама подошла ко мне с большим платком, укутала меня и сказала: — Мы едем домой. У нас теперь есть свой дом.

При этом она посадила меня на подводу, ожидавшую во дворе, и все мы, отец, мать, маленькая сестричка Нина, извозчик и я, двинулись в путь. Оказалось, что отец окончил финансовое училище — после Октябрьской революции все шло быстрыми темпами — и его направили на работу в соседнее село. Все еще благодаря Ильичу, мелкая собственность стала опять в моде, и, таким образом, отец приобрел новый дом.

Расположение дома давало почувствовать полет фантазии новой эпохи. Дом был построен на холме и обнесен низкой каменной оградой. Внизу, как у подножья крепости, проходила главная дорога — она же была и единственная в деревне. Параллельно с дорогой шел крутой обрыв к берегу Днепра, который был в этом месте так широк, что за маленькими плавнями не было видно противоположной стороны. Отец недаром выбрал это место: он был страстным охотником и с детских лет слыл необыкновенным стрелком. А во время гражданской войны за то, что никогда не промахнулся, стреляя по врагу, получил почетное звание Красного партизана. Хотя по традиции и по службе он должен был презирать частную собственность, в новом дворе у него, как на псарне, вдруг появилось полдюжины собак и две лошади.