Петр Григоренко - В подполье встретишь только крыс

Вот я и дома. Андрей, ласково обняв, водит меня по квартире. Алик держит за руку и приговаривает: «пришел, пришел папа». Зина усталая и счастливая, готовит еду. Тепло и счастье заполняют сердце. Мои родные всегда рядом шагали по камерам, этапам, психушкам и даже в одиночке всегда напоминали о своем присутствии. Мы вместе стояли, противостояли и выстояли.

Воздушный гигант «Боинг-747» – с полтысячью пассажиров на борту – легко оторвался от взлетной полосы франкфуртского аэропорта и, набирая высоту, взял курс на Нью-Йорк.

Всего несколько часов прошло с тех пор, как мы, т. е. я жена и наш сын, инвалид детства Олег, простились с друзьями в аэропорту Шереметьево. Саша Подрабинек с тоскою сказал Зинаиде Михайловне: «Нет, нет! Мы никогда уже не увидимся с вами». Грустные были лица и у остальных провожающих. Грустно было и нам – отъезжающим. Однако, никто, кроме Саши, не проявлял столь безнадежного пессимизма. Все остальные, если и не поверили в реальную возможность нашего возвращения, то стали надеяться на это. Появилась и постепенно окрепла такая надежда и у нас с женой.

Прошел месяц с тех пор, как мы подали документы в ОВИР на поездку в США – для операции и в гости к сыну. Никаких надежд на визу у нас не было, но нам нужен был формальный отказ. Еще в марте нам стало известно, что КГБ проявляет «интерес» к моей операции. Я хотел разгласить полученные нами сведения и тем поставить преграду вмешательству моих «заботливых опекунов» в дела хирургические. Отказ в визе пролил бы дополнительный свет на мое сообщение. Но визы нам дали. И притом в сверхударных темпах: документы поданы 27 октября, а 4 ноября уже подписаны заграничные паспорта.

Это нас насторожило: «Неспроста такая скорость. Наверняка обратно не пустят». Отсюда реакция – отказаться от визы. Сообщили друзьям. Но из их среды прозвучало иное мнение: «Почему непременно подозревать подлость? А может, на вас правительство хочет продемонстрировать изменение своей политики в отношении свободы передвижения. Не воспользовавшись полученным разрешением, мы и не узнаем об этом». Все московские друзья советовали воспользоваться визой, но во время пребывания за границей не давать повода для лишения гражданства. Посоветовавшись в Москве, я выбрал время и съездил к друзьям в Харьков. На встречу со мной пришли 37 человек. Единодушно поддержали мнение москвичей.

Мнение друзей и, главное, мои опасения за благополучный исход операции, находящейся в сфере «заинтересованности» КГБ, склонили нас к поездке. Постепенно наши опасения относительно возможности лишения меня гражданства стали казаться преувеличенными. Поэтому сейчас, сидя в удобном кресле воздушного лайнера, я, полуприкрыв глаза, спокойно наслаждался комфортабельным полетом. И никаких тревог за будущее. Оно представлялось спокойным и радостным. Но вот и Нью-Йорк. Как приблизилась к нам Америка! Утром в Москве, а вот пять часов вечера в Нью-Йорке. Несложный таможенный досмотр – и мы в объятиях друзей. Как же много их уже собралось здесь, на благодатной земле Вашингтона. Короткая пресс-конференция, на которой я заявил, что выдачу нам визы рассматриваю, как гуманный акт советского правительства, и готов платить за это полной лояльностью: ни на какие вопросы политического и правозащитного характера отвечать не буду. Кого интересуют мои ответы на такие вопросы, пусть приезжает в Москву, когда мы туда вернемся. Там я отвечу на них.

Едем домой. Да, домой, в квартиру, которую сняли для нас друзья – крымские татары. Легкий ужин вместе с друзьями, и вот мы в своей семье. И с нами сын, с которым три года назад мы простились навек.

На следующий день – 1 декабря 1977 г. – отдыхали всей семьей. Но сын предупреждает: завтра к врачу. Врачебный осмотр показал – надо немедленно оперироваться. Хирург даже пожурил: «Давно надо было».

Дальше начались чудеса. В первоклассный госпиталь «Сант Барнабас» – в отдельную просторную палату, положили через день – 5 декабря. Попробовал бы я в Советском Союзе получить место (хоть какое-нибудь, хоть коридорное) для такой операции за столь короткий срок.

Оперировали 8-го, то есть на обследования и подготовку к операции ушло всего два дня. Выписали из госпиталя 13-го, продержав после операции пять дней. В Советском Союзе на такую операцию уходит не менее двух месяцев. Вот где наши нехватки операционных мест в больницах. За то время, в течение которого наши врачи оперируют одного больного, в Америке проходят через одну койку – семь. Делается эта операция в СССР в два приема, с двумя последовательными разрезами. Когда я рассказал об этом своему американскому хирургу, он сказал: «И мы так делали… до войны». Теперь американцы делают это без единого разреза. Когда я спросил, почему же советские хирурги не переймут этот опыт, он ответил: «Дело не в хирургах. Советские хирурги находятся на том же уровне знаний и опыта, что и американские, но у них нет наших инструментов. Своя промышленность не выпускает, а покупать за границей правительство не разрешает».

На этом чудеса не закончились. Бригада врачей – руководитель, хирург доктор Любомир Кузьмак, хирург-уролог доктор Щен, терапевт доктор Олесницкий и анестезиолог доктор Кокс – сделали операцию в знак уважения к правозащитному движению в СССР бесплатно. Госпиталь принял все госпитальные расходы, в общей сумме 4500 долларов, на свой счет [2] .

Избавившись от своей аденомы, я начал изредка выезжать в другие города Америки. Девятого марта был в Бостоне. Днем мне показывали Гарвард. Вечером я имел встречу с профессорами. Ночевал у Андрея Амальрика. Утром 10-го меня поднял телефонный звонок. Звонила Зинаида: «Тебя лишили гражданства». Немедленно отправляюсь в Нью-Йорк. Всю дорогу не оставляет сожаление – почему не уехали вовремя.

Мы с женой намеревались пробыть в США только половину срока. Но я установил связь с видными американскими психиатрами и договорился о прохождении психиатрической экспертизы. Дело несколько затянулось, и мы не выехали, как намеревались, 1 марта. В Нью-Йорке я быстро выяснил, что наш отъезд в начале марта состояться тоже не мог. Лишили меня гражданства, оказывается, еще 13 февраля. Объявили 10 марта. За что же лишили?

Оказывается, «Григоренко П. Г. систематически совершает действия, несовместимые с принадлежностью к гражданству СССР, наносит своим поведением ущерб престижу Союза ССР…» Итак, «сама себя раба бьет, что не чисто жнет». Шесть с половиной лет меня держали в специальных психиатрических больницах, утверждая, что я не ответственен за свои действия ныне и не был ответственен до того, как был заключен: по окончании заключения направлен под наблюдение психдиспансера. Тоже, значит, не ответственен. Но вдруг оказалось, что я злостный подрыватель престижа государства. Сумасшедший подрыватель престижа государства. Какова же цена такому престижу?