Лея Трахтман-Палхан - Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

За боль, которую я принесла своему отцу этими словами, упрекала меня в своем письме Това. Я очень жалела об этом, поскольку и так причинила своей высылкой боль родителям. Для Товы вся история нашей любви была неожиданностью. Она не поняла, почему я четыре года скрывала от нее свою любовь к Меиру, в то время как она мне рассказала о своей первой любви.

После отъезда Симхи меня попросили освободить место в комнате, так как я не была студенткой. Мне негде было жить. Я попросила руководство завода дать мне рабочее общежитие, но еще не получила ответа. Тогда Саля предложила временно пожить в ее комнате. У меня не было другого выхода, и я поселилась у Сали и Бен-Иегуды (так звали Мустафу) в общежитии аспирантов КУТОВа, которое было в том же дворе. Меир уехал, и мир поблек для меня.

В общежитии аспирантов жили в то время несколько пар товарищей из ПКП (Палестинской коммунистической партии): Эфраим Лещинский и Катя с маленькой дочкой, Ицхак и Шифра, Рутгибер и Роза с маленьким сыном, Лукачер и Рива с двумя маленькими мальчиками. О них много говорилось в израильской прессе за последние два года. Рива вернулась в Израиль в возрасте 90 лет. В общежитие аспирантов прибыл также Меир Куперман со второй женой Нехамой. Все мужчины были членами руководства партии, посланными на учебу в СССР. Все были старше меня на 8–14 лет. Все обращались со мной очень по-дружески и звали меня «Лейчик». Только Лукачер всегда был серъезным и никогда не обращался ко мне с разговорами. Мужчины учились, а часть женщин работали на заводах Москвы. Они все владели русским языком, для большинства из них он был родным.

В моем присутствии разговаривали на иврите и говорили, что делают это только ради меня. Я чувствовала себя неудобно в их обществе, потому что в Палестине я их знала только по различным подпольных акциям и тайным собраниям. Я с нетерпением ждала места в общежитии.

Во время репрессий 1936–1939 годов все мужчины из палестинских товарищей были арестованы. Из них вернулся только Рутгибер. Бен-Иегуда умер в Магадане от болезни, уже после своего освобождения. Никто из них не находился в моем положении. Они жили в СССР временно, в особых условиях. В столовой им давали самое лучшее питание, а также одежду и все остальное. Все время, пока я была с Симхой и Меиром, они приносили мне бутерброды с колбасой или сыром, а иногда даже с икрой. В выходные дни они сажали меня за свой стол, где подавались мясо, рыба и большие порции различных гарниров с хорошей кухни. Ни один из рабочих в Советском Союзе такого не видел.

С моей зарплаты Симха и Меир покупали билеты в театр. С ними я посетила балет и оперу в Большом театре, побывала на многих драмах в Малом театре, который находился рядом с Большим. Симха и Меир уехали, и для меня закончилось «празднество», которое я из-за своего тогдашнего настроения не ценила. Наступило лето, время отпусков, и я получила отпуск на две-три недели. В КУТВе была служащая еврейского происхождения, жившая недалеко от общежития с маленькой девочкой и двумя младшими сестрами: одна – моего возраста, кокетка, а другая, 14 лет, веселая девушка. Бен-Иегуда, Меир и Симха подружились с Соней Струл (этой служащей), а также с ее семьей и вечерами заходили пить чай. Когда я приехала в Москву, меня познакомили с этой компанией. И вот Соня предложила мне провести отпуск с ее сестрами в Малаховке, местечке под Москвой, где большинство жителей – евреи. Поселили нас в школе; возможно, это была еврейская школа, и договорились с руководством. Только в 1936 году вышел приказ о закрытии еврейских школ по всему Советскому Союзу. Никакие заботы не беспокоили этих девушек. В их семье было две сестры и два взрослых брата – все были партийными работниками и обеспечивали все потребности семьи. Эта была большая семья политэмигрантов из Польши. Они уже много лет жили в Москве. Родителей с ними не было, я не знаю, остались они в Польше или умерли. В квартире, где я бывала с Симхой и Меиром, жили только Соня с ребенком и Маня, которая была моей сверстницей. Соня заботилась о том, чтобы мне не было одиноко в КУТОВе во время отпуска. И вот я с ними в Малаховке. Красивое место Малаховка, кругом рощи и в одной из них – озеро. И вот стою я утром на берегу озера, окаймленного деревьями и кустами, смотрю на окружающую меня красоту и чувствую печаль и отчуждение. Что мне до красоты природы и радости мальчиков и девочек, купающихся в этом озере? Я одинокая и чужая здесь. Оторвана от моей страны, от всего, что я любила, и Симхи с Меиром уже нет со мной; да еще и то, что мне сказал Меир перед отъездом! Как мне продолжать жить с этой тяжестью в сердце, без всякого выхода? Вдруг я чувствую большое волнение: угловым зрением я вижу Меира, пробегающего между кустами. Но этого не может быть! Меир уехал зимой, а сейчас середина лета, он уже давно в Палестине.

Я поворачиваю голову, а он стоит передо мной, с глазами, меняющими цвет из серого на голубой и зеленый в течение дня, с широкой улыбкой, и говорит: «Вот я тебя и нашел». Так он вдруг являлся передо мной на сходках, в каком-нибудь русле высохшей реки под Тель-Авивом или на какой-нибудь дюне, в безлунную ночь на берегу моря, когда мы сидели в большом кругу и слушали лекцию одного из руководителей партии.

С момента нашей встречи с Меиром на улице Алленби, когда мы шли друг другу навстречу и наши глаза встретились, мы влюбились друг в друга. Это была любовь с первого взгляда. Мне было четырнадцать лет, а он был старше меня на три года. Через несколько дней он появился возле меня с флагом группы в руке, когда мы собрались на площади Ротшильда, на смотре скаутов. Я стояла в своей группе, в руке флаг, и на флаге вышита оранжевая лань на черном фоне.

С того времени я прошла все муки любви: «любит – не любит?», радости встреч и горечь расставаний. Меир был рабочим в сельскохозяйственном кооперативе. Он также сидел в тюрьме. Через много лет он рассказал мне, как однажды пришел в Тель-Авив поздно вечером, когда сильно соскучился по мне. Он пришел к бараку, где все мы жили, когда вся семья уже спала, обошел вокруг барака с темными окнами и вернулся пешком в кооператив (мошав) для того, чтобы рано утром выйти на работу.

И вот он стоит передо мной в Малаховке, и это не сон. Вспоминается мне вечер того дня. Девочки легли спать, Меир, я и Михаил, который пришел, когда стемнело, навестить меня, стоим на балконе школы. Я в оцепенении молчу: почему он пришел? Ведь он уезжает через несколько дней, и после того, что он мне сказал перед отъездом! Михаил стоит растерянный из-за этой непредвиденной ситуации, а Меир пытается поддержать разговор. Меир уехал, и на этот раз ему удалось попасть в Палестину. Я получила от него открытку и фотографию из Голландии – на этом и закончилась наша связь. Можно сказать, что в молодости у меня не было радости жизни. Но я благодарю судьбу, что встретилась в те годы с Симхой, Меиром, Михаилом, Мариной Шиленок и Марусей Клейменовой, о которых будет рассказано далее. Я открыла для себя душевное благородство, щедрость и преданность людей.