Лея Трахтман-Палхан - Воспоминания. Из маленького Тель-Авива в Москву

Все-таки как-то странно устроена человеческая память. Мне всю жизнь казалось, что даты счастливых событий я помню надежнее. Тем не менее грустную дату нашего приезда в Томск я запомнила – октябрь 1941 года, а вот бесспорно более счастливую и уж точно более радостную дату нашего отъезда из Томска в Москву почему-то забыла.

Когда родился Изик, я каждое утро просыпалась с радостной мыслью: «Я – мать». Иногда произносила эти слова вслух, и Миша однажды удивленно сказал: «Что с тобой, Лея, ведь у тебя уже есть два сына! Ты уже мать со стажем».

Родители Михаила умерли рано, когда он был еще ребенком, материнского тепла его память, вероятно, не сохранила, и ему были несколько странны и непонятны мои восторги по поводу материнства, по поводу моей большой семьи.

А мое сердце переполнялось радостью: «Ну и что из того, что у меня уже есть два сына? Я снова и снова, как в первый раз, чувствую себя матерью», – отвечала я Михаилу.

Зимой мы очень страдали от холода, летом же, когда сибирский день продолжался с трех часов утра до десяти вечера (все это время светило солнце) и дети постоянно гуляли на улице, острей возникала проблема еды. Каждый раз я просыпалась со сверлящей мыслью – чем сегодня кормить детей. И если решение не находилось быстро, то настроение падало.

В короткие летние ночи Михаил с товарищами по работе часто уходил в тайгу, которая начиналась прямо за поселком, заготавливать кедровые шишки. Мы добывали из них очень вкусные и питательные кедровые орехи. Миша возвращался с большим мешком шишек, который он с трудом тащил на себе.

Заготовка шишек была довольно тяжелым занятием и требовала определенного опыта. Сибирский кедр, а точнее, кедровая сосна – очень большое и высокое дерево. Высота его доходила в наших местах до 30 метров. Чтобы дотянуться даже до самых нижних веток этого огромного дерева, заготовщики шишек применяли очень длинные палки, а иногда приходилось даже взбираться по стволу и веткам на кедр. Пользоваться палками для сбивания шишек было тоже не просто, так как палки постоянно цеплялись за соседние деревья и кусты и выпадали из рук.

Процесс добывания орехов был достаточно трудоемким. Шишки, которые приносил Миша, я долго варила в большом котле с водой, после чего они становились мягкими, и чешуя раскрывалась. Затем необходимо было лущить шишки, чтобы извлечь из них орешки. Работа эта была не слишком приятной и довольно болезненной, так как никаких приспособлений для нее у нас не было и все приходилось делать руками, загоняя занозы в пальцы и под ногти.

Зато потом вся семья постоянно грызла эти орешки. Не могу сказать, что они при всей их полезности насыщали желудки, но они отвлекали от мыслей о еде, притупляя голод.

Мы с Мишей работали, как говорится, не покладая рук, проявляя чудеса изобретательности, чтобы тем или иным способом добыть дополнительную еду. Несмотря на то что Миша днем и ночью пропадал на заводе (его довольно ответственная должность требовала полной отдачи энергии), он находил в себе силы иногда по ночам выходить на разгрузку угольных вагонов. За эту каторжную работу, после которой он чуть живой, с черным от угольной пыли лицом с трудом добирался домой, давали несколько ведер угля, хватавшего совсем ненадолго. Правда, зимой в Томске уголь ценился не дешевле еды, а порой являлся единственным средством выжить. Таким образом, мы не страдали от холода.

Откуда у нас брались силы, сказать не могу. Психологи говорят, что у человека в экстремальных условиях вскрываются огромные резервы физической и психической энергии, о которых в обычное время он даже не подозревает. И мы с Мишей, пожалуй, можем в какой-то мере подтвердить этот вывод.

Но все-таки было так тяжело, требовалось такое напряжение физических и духовных сил, что теперь, вспоминая через много, много лет нашу сибирскую эвакуацию, мы с Мишей не можем логично объяснить, как нам это удалось: выжить самим, сохранить детей и всем живыми-здоровыми вернуться в Москву.

Конечно, тогда мы оба были молодыми, здоровыми, но главное – у нас была сильная мотивация выжить, которая, я уверена, и вскрывала наши внутренние резервы, давая веру, надежду и огромную энергию.

И тут я хочу усомниться в полной достоверности вышеприведенного вывода психологов. Может быть, наша жизнь в Томске и является подтверждением его, тут я не спорю, более того, жизнь Гуты, Батьи, Веры Ильиничны и многих других, пожалуй, тоже подтверждает этот вывод. Но вместе с тем я видела и другое. Конечно, условия были действительно экстремальными, тут все в порядке. Но почему-то у многих молодых, в общем-то здоровых людей в этих условиях скрытые резервы не проявились. Очень много наших знакомых и незнакомых товарищей, так сказать, по несчастью буквально в первую же зиму нашей жизни в Томске как-то сникли, сломались, а немало из них и не пережили вообще эту первую, очень тяжелую зиму. Глядя на эти факты, не нужно быть большим психологом, чтобы прийти к выводу: все-таки главными условиями того, что люди выживали, были сильная мотивация, четкая, хорошо осмысленная цель, ну и, конечно, немного удачи. Без этого, конечно, пережить нашу эвакуацию было бы очень трудно.

Вначале Миша работал начальником технологического бюро по монтажу и наладке оборудования. Затем его назначили начальником главного технологического отдела завода, и он почти совсем перестал появляться дома, так как от работы отдела полностью зависело все производство, работающее на полную мощность без выходных и праздников. Не знаю, как ему это удавалось, но практически неделями он не спал. В его кабинете была кровать, где он мог поспать считанные часы, но не более того. Кроме того, постоянно не хватало рабочих на основном производстве. Да это было и понятно – почти все взрослое население воевало, поэтому на заводе подавляющее большинство рабочих состояло из женщин, юношей и девушек, почти детей.

После войны в официальной советской прессе эти юноши и девушки изображались исключительно героями, комсомольцами, до самозабвения преданными Родине и думающими только о победе над фашистами. Не знаю, может быть, где-то так и было, но не на нашем заводе. Эта категория работников, состоявшая в большинстве своем из местного населения, буквально наводила ужас на жителей поселка. Среди ребят большой процент составляли отъявленные хулиганы и, мягко выражаясь, девушки легкого поведения, торговавшие своим телом без отрыва от производства.

Несмотря на то что все эти юноши и девушки родились уже при советской власти, антисемитизмом их успели пропитать. Стены туалетов, даже начальственных, пестрели антисемитскими лозунгами типа «Бей жидов, спасай Россию!», которые противно здесь приводить.