Владимир Хазан - Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту. Том I: Россия – первая эмиграция (1879–1919)

Но положение фактически другое. Туда, куда мы едем, дают только семейные билеты. Мы им сказали, что расходы берем на себя и пусть они назовут свои фамилии для приобретения билетов.

Билеты сейчас у нас. Они могут ехать с нами куда хотят. Но путешествие через «Россию, Польшу, Галицию» в Палестину так прекрасно и так необходимо, что мы уверены: стоит им только один раз попутешествовать с нами вместе, у них тоже появится желание…

И когда дело дойдет до Филадельфии, они не захотят отставать и скажут: «Давайте-ка попробуем поехать дальше».

Или пример ядовитой сатиры, направленной против сановных «комитетчиков» – руководителей американских еврейских организаций, в статье «Позор бездействия» (Der yidisher kongres. 1915. 10 декабря):

Сейчас, во время страшной, кровавой трагедии еврейского народа, его нужды и надежды, сконцентрированные в руках маленького «комитета», превратились в маленькую комедию, позорную и преступную. Девять взрослых людей, представляющих различные «направления», неделями не могут договориться, и у них нет времени даже собраться. Когда один барин «свободен», то «занят» другой. А когда тот, что был «занят», освобождается, то уже «занят» тот барин, что был свободен. А еврейский народ ждет…

Еще один пример желчно-саркастического изображения «комитетчиков» в статье «Воскрешение конгресса» (Der yidisher kongres. 1916. 8 февраля):

Все возможное делало большинство Национального комитета рабочих, чтобы конгресс угробить. Они удобно расселись вокруг его могилы и беспрепятственно вели свои «переговоры», время от времени весело, с шуточками, по поводу конгресса – «царство ему небесное» – со своими друзьями из Американского еврейского комитета.

Рутенберг не скрывал того, что в сионистских рядах он представлял явление особенное, «пограничное», разделяющее взгляды «настоящих» сионистов лишь в той мере, в какой они смыкались с идеями всемирной революции и столь же всемирного освобождения евреев, да и равным образом всех прочих «малых народов». В статье «Наш следующий шаг» он писал:

Да, то, о чем я говорю, это сионизм. Но сионизм без партийных интересов. Сионизм – не прерогатива сионистов. Они патента на Израиль не получали (Di varhayt. 1917.1 апреля).

Эта статья написана после того, как в России произошла Февральская революция, и, вероятно, на фоне сразу же вспыхнувшего у автора желания находиться там, где в это время начал рушиться старый и созидаться новый мировой порядок. Несмотря на горький опыт разочарования, связанный с тем, что АЕКон организовать так и не удалось, Рутенберг, однако, вовсе не считал, что два года жизни, проведенных в США, потрачены впустую. Не порывая с оптимистической перспективой, он излагал в заключение упрямую надежду на достижение желаемого результата:

Возможно, некоторые члены Исполкома конгресса посчитают, что в связи с освобождением русских евреев их задача выполнена и поэтому им в конгресс-движении уже больше нечего делать.

Это их право, и они могут выйти из него. Но обязанность тех, кто остается, как бы ни было мало или велико их число, пойти дальше и энергичнее, чем до сих пор, с созывом конгресса.

Деятельность Рутенберга в конце концов принесла свои плоды: АЕКон приобрел реальные очертания. Произошло это, правда, позднее, в 1918 г., когда самого зачинщика в США уже не было – еще в июле 1917 г. он отправился в Россию в погоне за воплощением другой своей мечты – воспользоваться благоприятной ситуацией свержения царизма и рождением демократической республики как плацдармом для распространения «этого сладкого слова – свобода» еще шире и еще глубже в России и за ее пределами. Первым президентом АЕКон стал Джулиан Уильям Мак (1866–1943), известный юрист и основоположник (наряду с Л. Маршаллом и С. Адлером) подвергавшегося рутенберговской критике АЕКом. Несмотря на умеренный национализм АЕКом, высшие еврейские интересы тем не менее взяли верх. Но это уже иная история, к которой Рутенберг отношения не имеет.

Итак, весной и летом 1917 г. основным вниманием Рутенберга завладевает Россия. Для характеристики его настроений в этот период показателен следующий мемуарный фрагмент:

Русская революция должна побрататься (fraternize) с германской революцией, – говорил он <���Рутенберг> одному американскому знакомому. – Вскорости мы достигнем Соединенных Штатов Европы.

И когда тот, реагируя на эту тираду, сказал, что Рутенберг действительно революционер, имея в виду преобладание в нем не столько национал-сионистских, сколько социал-революционных идей и настроений, ответ был такой:

– Я русский еврей, – кем я еще могу быть? Имея демократическое правительство, евреи будут самыми горячими патриотами России (цит. по: Szajkowski 1972-74,1: 202).

Исключительно в политической ауре русского революционера, сокрушителя устоев старого мира, воспринимали Рутенберга местные, американские сионисты. В предыдущей главе уже приводились слова Л. Липского о том, что по улицам Нью-Йорка он, подвластный болезненному инстинкту слежки и конспирации, пробирался, крадучись и озираясь. Процитируем этот занятный фрагмент полностью. Липский пишет, что рутенберговские

карманы казались набитыми всевозможными секретными бумагами, планами, сведениями. По нью-йоркским улицам он ходил, крадучись и озираясь по сторонам, не ведется ли за ним слежка. В чужом для себя обществе хранил гробовое молчание, но среди своих голосом, в котором звучали металлические нотки, разворачивал грандиозные далеко идущие планы, призванные мобилизовать слушателей содействовать ему в том, чтобы перевернуть мир вверх дном. Это кипение на время прекращалось: находясь в Нью-Йорке, все-таки вдалеке от театра реальных событий, не зная, где, когда и кем будет взбаламучен революционный потоп, Рутенберг был столь же беспомощен, как моряк, не сумевший достичь иностранного порта (Lipsky 1956:124-25).

Как отмечено в книге Я. Яари-Полескина, в Америке Рутенберг встречался с Л. Троцким (Yaari-Poleskin 1939: 150-51). Произойти это могло в течение тех двух с половиной месяцев, с 13 января до 27 марта 1917 г., которые Троцкий провел в Нью-Йорке, покинув его сразу же, как только пришла весть о произошедшей в России революции.

Рутенберг воспринял Февральскую революцию не менее восторженно. Его подпись стоит под приветственной коллективной телеграммой, направленной в адрес петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов жившими или находившимися в это время в США социалистами-евреями. О русской революции в этой телеграмме говорилось как о крупнейшем завоевании демократических сил в борьбе за свои права:

At a gathering of Socialists representing various shades of the Russian revolutionary movement it was decided of congratulate Council of Workmens and Soldiers’ Deputies upon the great victory of liberty over the old regime. We rejoice in the wise attitude of the Council in supporting provisional Government while remaining uncompromisingly loyal to Socialist principles. Russian revolution has produced indescribable radical trend multitudes of hitherto dormant elements. Large section of the population formerly inimical to the Russian end of the war suddenly became ardent friends and enthusiastic wellwishers of the new-born Russian Democracy. Socialist Democrats – Dr. S. Ingerman, D. Rubinow; Socialists Revolutionists – Dr. Ch. Zhitlowsky, Ruthenberg, Dr. Paul S. Kaplan; Bund – Timothy Kopelson, Dr. Matvey Gurevitch; Jewish Socialist Federation – Max Goldfarb, B.C. Vladeck; Jewish Daily «Forward» – Ab. Cahan; Socialist Territorialist – Davidovich; Poaley Zion – Dr. N. Syrkin (цит. no: Szajkowski 1972-74,1: 554) 21.