Александр Борин - Проскочившее поколение

«Общественная помощница органов» (так именуется она в документах), девушка по имени Мухаббат Ахметова, знакомится с парикмахершей, входит к ней в доверие и просит оказать небольшую услугу: у себя в парикмахерской продать по повышенной цене принадлежащие ей, Ахметовой, десять отрезов ткани хан-атлас. На самом деле эти отрезы специально для готовящейся операции приобретены работником МВД за казенный счет. «Покупательницы» — тоже люди МВД. Ничего не подозревая, парикмахерша соглашается. В нужный момент в парикмахерскую врываются милиционеры и с поличным задерживают «спекулянтку» Н.

Впрочем, спекуляции организаторам мероприятия показалось мало. «Общественная помощница органов» подбрасывает в квартиру Н. еще и наркотик, анашу. После обыска у нее в квартире, Н. привозят в МВД и требуют, чтобы она во всем созналась. Н. плачет, уверяет, что отрезы не ее и никакой анаши у нее никогда не было. Ее уводят в подвал. Назавтра все началось сначала. И так постоянно, каждый день. Несколько месяцев ее держат в одиночке, бросают в карцер. Яхъяев лично вызывает ее и угрожает расправой. Ее обещают сгноить в женской колонии. Она пишет заявления, однако все они тут же, при ней уничтожаются. Дома у нее остались престарелая мать и маленький ребенок…

Но, пожалуй, всего сильнее впечатляет история Веры П. Появилась она у Яхъяева осенью 1974 года. Он устроил ее на работу в МВД, дал квартиру, дарил книги своих стихов с нежными надписями. А потом остыл. Из МВД ее уволили. Вера же продолжала искать встречи с Яхъяевым, хотела с ним объясниться. Ее приятель, работник телефонной связи МВД (слаб человек), дал ей домашний телефон министра.

На следующий день, ближе к ночи, телефониста доставили к Яхъяеву. Министр допрашивал его до утра. Бил по лицу, грозил уничтожить.

Утром телефонист получил ответственное задание: созвониться с Верой, назначить ей свидание и вступить в половую связь.

Детали этой захватывающей операции надо знать. В комнате телефониста работники оперативно-технического отдела установили микрофон. И в тот час, когда он договорился встретиться с Верой, бригада выехала на спецмашине с соответствующими средствами. Вместе с ней прибыл и фотограф с аппаратурой, снабженной рацией, по которой он должен был получить сигнал. В соответствующий момент фотограф ворвался в комнату и произвел съемку.

Эти непотребные фотографии тоже были приобщены к делу о злоупотреблениях Яхъяева, которое вел прокурор А. В. Бутурлин.

Собранные здесь документы подробно описывают, как люди Яхъяева отправили Веру П. в психиатрическую больницу. Объявить ее сумасшедшей удалось не сразу, сперва врачи признали П. совершенно здоровой. Яхъяев занервничал. Продиктовал своему заместителю характеристику на бывшую сотрудницу министерства. «Гражданка П., — говорилось в бумаге, — угрожала, что обратится к представителю ООН или в посольство одной из западных держав, добьется, чтобы было напечатано в иностранной прессе…» Врачи сдались. После двухмесячного пребывания в психушке в истории болезни П. появилась запись: «Больная начала прибавлять в весе, стала заторможенной, пассивной, вялой… Перестала интересоваться окружающим, не смотрит телепередачи, не общается с больными…» Из больницы ее выписали с диагнозом: «Шизофрения непрерывная, параноидальный синдром. В связи с тем, что больная представляет социальную опасность, взять на учет…» Теперь эта женщина Яхъяеву была уже не опасна.

Бригада Бутурлина работала в Ташкенте несколько месяцев. Страшная открывалась картина. Людей среди ночи доставляли к министру на допрос. Без суда и следствия неделями держали в тюремной камере. Провокации следовали одна за другой.

Однако довести расследование до конца Бутурлин не смог. Первый секретарь ЦК Узбекистана Рашидов обратился в Москву, и бригаду Бутурлина отозвали. Ему приказали дело о злодеяниях Яхъяева сдать в архив.

Но о существовании этого дела Яхъяев прекрасно знал. И больше всего опасался, что следователи Гдлян и Иванов сейчас, через восемь лет, достанут гибельные для него документы с архивной полки. «Следователь Иванов, — расскажет он впоследствии, — заявил, что у них есть еще несколько томов, и в случае неправильного моего поведения на следствии, отказа давать показания, напустит на меня разных лиц… Материалами в отношении моих любовниц они шантажировали меня вплоть до суда…» Как огня боялся Яхъяев, что похороненные в архиве доказательства его злодеяний получат теперь широкую огласку, лягут на судейский стол. «Молот над моей головой, — назовет эти материалы Яхъяев, — дамоклов меч». И как мог старался, чтобы тяжелый тот меч не опустился на его голову. Немедленно сознавался во всех эпизодах, которые предъявляли ему Гдлян и Иванов. Был шелковым, объяснялся им в любви, стелился перед ними.

Но притворяясь послушным и покладистым, подтверждая все, что они от него требуют, не переставая бить своим следователям поклоны и не уставая их благодарить, Яхъяев тем временем отлично сознавал, что его признания во взяточничестве, не подкрепленные объективными доказательствами, в суде должны будут лопнуть как мыльный пузырь. «Следователей, — станет он позже откровенничать, — нисколько не беспокоили ни реальные обстоятельства, ни точное время этих нелепых сочинений, навязанных мне. Они как одержимые хватались за любые признания, чванливо подчеркивая, что методы их следствия не похожи на другие, что победителей не судят…»

Расчет Яхъяева, к сожалению, подтвердился. Достаточных доказательств предъявленных ему обвинений у следователей не оказалось. На основании же тех поверхностных, противоречивых данных, которые они представили в суд, он не имел возможности осудить Яхъяева. И оставлять его дальше под стражей тоже не мог: обвиняемый пробыл в заключении три с половиной года, а по действовавшему тогда закону человека до суда допускалось держать в изоляции не больше девяти месяцев. Не мог также суд вменить в вину Яхъяеву те его действия, о которых шла речь в материалах, собранных бригадой Бутурлина: выйти за рамки представленного прокуратурой обвинительного заключения суд не вправе.

И вот теперь, когда обвинительное заключение подписано и дело ушло в суд, когда следователи Гдлян и Иванов ему больше не страшны, Яхъяев берет реванш и всласть начинает над ними издеваться. Он обращается к руководителям партии и правительства. «Наконец наступило то долгожданное время, — пишет Яхъяев, — когда я могу в полном объеме и с глубоким осмыслением оценить и описать те хитросплетения и коварные методы и способы, при которых отдельные высокопоставленные лица Прокуратуры СССР искусственно создают обвинения». Его следователи, Гдлян и Иванов, утверждает он, лживые и бессердечные люди. Яхъяева они убеждали в том, что «их следственная группа на сегодняшний день достигла такой недосягаемой вершины, что она в состоянии мгновенно придавить любого, кто чем-то посягнет на их авторитет». Называет этих людей «кучкой карьеристов из Прокуратуры СССР».