Владимир Дьяков - Ярослав Домбровский

Выстрел Березовского имел отзвук и в других европейских странах. 18 июня 1867 года руководящий орган I Интернационала единогласно принял следующее решение: «Генеральный Совет Международного Товарищества Рабочих выражает благодарность рабочим, студентам и адвокатам, которые приняли участие в недавних демонстрациях сочувствия Польше в Париже и напомнили московскому царю, что господство азиатской и варварской державы над частью европейского населения, именуемой поляками, и над частью европейской территории, именуемой Польшей, наносит оскорбление чувству справедливости и здравому смыслу».

Березовский предпринял покушение на свой страх и риск — он вообще в то время был довольно далек от Политической жизни и не входил, по-видимому, ни в одну из эмигрантских организаций. Французский суд по требованию внутренней реакции и под давлением царского правительства вынес ему жестокий приговор: он был приговорен к пожизненной каторге и отправлен в Новую Каледонию, где и умер во время первой мировой войны. Б Париже о нем довольно скоро забыли. Но среди польских эмигрантов его выстрел вызвал немало раздоров. Заправилы из «Отеля Лямбер» и их сторонники обратились к Наполеону III с петицией, в которой отмежевывались от радикальной части эмиграции, а покушение Березовского называли «бандитским», «недостойным поляка действием». Напротив, Объединение польской эмиграции хотя и осудило совершенный террористический акт, но не отказало его исполнителю ни в личном мужестве, ни в патриотизме. В таком же духе высказался Домбровский, который находился тогда в Карловых Варах и прислал в комитет Объединения специальное письмо.

Франция Наполеона III предоставляла убежище польским эмигрантам и разрешала им в какой-то мере политическую деятельность. Но это вовсе не значило, что симпатии французских сановников и буржуазии были на стороне революционных сил Польши. Не случайно правительство не только позволяло действовать во Франции многочисленной агентуре политической полиции русского царизма, но и оказывало отдельным ее представителям, в частности Балашевичу-Потоцкому, активную помощь собственными полицейскими силами. Эмигрантам не раз приходилось убеждаться в этом на своей шкуре. Один из очень чувствительных ударов, нанесенных совместными усилиями петербургских и парижских провокаторов, оказался направленным против Домбровского.

Французская конституция ограничивала возможности преследования эмигрантов по политическим мотивам. Поэтому полицейская агентура царизма и их французские партнеры изыскивали всяческие пути для того, чтобы запутать политических эмигрантов в уголовные дела, подготавливая для этого самые хитроумные провокации. Покушение Березовского подхлестнуло полицейскую службу обеих стран, и, хотя демократическая эмиграция не имела никакого отношения к подготовке террористического акта, удар был нацелен в основном против нее. На квартиру Домбровского был совершен налет. Обыск не подтвердил полицейскую версию о связях его с Березовским, но обнаружил косвенные данные о том, что Домбровский имеет контакты с многими лицами, которые нелегально пересекают границы Российской империи. Намереваясь создать неотразимый предлог для ареста Домбровского, французская полиция пустилась на прямое жульничество.

Начали с того, что пустили слух, будто Домбровский и его брат Теофиль делают фальшивые русские деньги. Потом какому-то очень нуждающемуся и слабо связанному со своими соотечественниками старику эмигранту полицейский агент подсунул фальшивую купюру в пятьдесят рублей. При этом он назвался Ярославом Домбровским и заявил, что действует по поручению одной из эмигрантских организаций. Старика задержали, когда тот пытался разменять ассигнацию. Ничего не подозревая, он сказал в полиции, что получил ее от Домбровского. Этого было достаточно для ареста Домбровского, но для предания его суду улик не хватало и он был выпущен. Тогда в дело ввели некоего Хильке, который сумел втереться в доверие и получить от Домбровского задание на поездку в Лондон за бланками фальшивых паспортов. Из Лондона Хильке прислал такое письмо, что полиция получила основания (письмо было перлюстрировано) для ареста Ярослава и Теофиля Домбровских. Вскоре, однако, Теофиля освободили. Хильке, оставшийся пока вне подозрений, сумел вручить ему для передачи брату пакет с большим количеством фальшивых денег, с которыми Теофиль и угодил в руки ждавших этого момента полицейских. Хильке получил большую награду; полиция в Петербурге и Париже торжествовала. Но на суде адвокат братьев Домбровских Руссель во всех деталях раскрыл существо провокации, и присяжные единогласно вынесли оправдательный вердикт.

Через два месяца на квартиру Домбровских снова явилась полиция. На этот раз Ярослава обвиняли в произнесении антиправительственных речей перед участниками парижских революционных кружков. Рапорт об этом, сохранившийся в архиве полицейской префектуры Парижа, очень краток в мотивировке причин ареста. Поэтому исследователи не исключают возможности, что арест был связан также «с подозрениями полиции о том, что Домбровский ездил в Лондон, где, по-видимому, должен был вступить в I Интернационал». Но и на этот раз за отсутствием улик Домбровского в конце концов пришлось выпустить.

В изготовлении фальшивых денег царское правительство обвинило и старого друга Домбровского — Владимира Озерова. Были даже посланы в Париж его приметы, извлеченные из дела о покушении Каракозова на Александра II в 1866 году, где он фигурировал в качестве причастных лиц, которых не удалось разыскать. «Высокого роста, — гласит описание примет Озерова, — худощав, около тридцати лет от роду, волосы русые, усы и борода едва заметны, носит высокую мягкую шляпу и пальто, преимущественно на руке». Французская полиция пыталась обнаружить Озерова, но тщетно. А он с документами Альберта Шаховского продолжал жить в Париже. Сам превосходно владея сапожным ремеслом, он возглавлял артельную сапожную мастерскую, в которой работали русские и польские политические эмигранты.

Преследования полиции снова привлекли к Домбровскому внимание как врагов, так и друзей. Никто, конечно, не верил, что он фальшивомонетчик, но к клеветническим обвинениям относились по-разному.

Балашевич-Потоцкий, в донесениях которого Домбровский фигурировал как «отъявленный враг» царизма, конечно, злорадствовал. В январе 1870 года царский агент писал: «Два месяца со времени открытия фальшивых кредитных билетов в Париже и ареста Ярослава Домбровского, главного заговорщика и коновода, польская эмиграция находится в тревожном положении; все их внимание обращено на следствие, и если Домбровский окажется виновным, тогда удар будет весьма чувствительным…»