Николай Мельниченко - Ещё вчера…

Раз мы остановились, то уже заливаем бензин из канистры, осматриваем колеса. Трогаемся дальше, но Эмма мной недовольна по-прежнему. Через пару километров нагоняем велосипедиста. Нас он не видит, но едет ровненько по самой бровке шоссе. Эмма смеется, и говорит на одесский манер:

– Нет, ты его таки перевоспитал, в самом деле!

Мир и согласие восстанавливаются: доброе дело, есть доброе дело…

А вот наша манюня, которая первый день вела себя безукоризненно, начинает выкидывать коленца: откуда-то из двигателя вытекает масло. Весь двигатель и низ машины в подтеках, уровень масла – близок к минимальному. Тщательный осмотр двигателя ничего не дает: после остановки и на холостых оборотах масло не течет. Радуюсь своей предусмотрительности: у меня масла целая канистра. Доливаю чуть выше уровня, трогаемся дальше. Километров через 50 все повторяется: масло опять ушло. Доливаю, едем дальше.

Вот уже скормил манюне половину большой канистры. Прикидываю – до Винницы масла не хватит. Замечаю, что очень быстро расходуется только избыток масла. Если его уровень близок к минимальному, – масло почти не расходуется. Теперь я уже доливаю понемногу, не более середины уровня; потери масла уменьшились. Позже я вычислил место течи: выпал труднодоступный болтик крепления водяного насоса, проходивший прямо в блок. Деревенский болт, снятый с двери погреба в Виннице, навсегда ликвидировал неисправность…

Как мы проезжали столицу Украины в день Молодежи, – я уже описал. Такой уж солоноватый юмор был у нашего первого автомобиля…

Киев мы покинули примерно в 16 часов. До Винницы остается еще около 250 километров, то есть 5-7 часов пути, учитывая, что надо проезжать незнакомые Житомир и Бердичев. Как показал опыт, в крупных городах никаких указателей нет, и заблудиться там очень даже просто. Чтобы не искать дорогу в темноте, решаем поднажать. Нажимаем. Дорога широкая и мы даже пытаемся обогнать путешествующих на иномарке французов. Во время обгона замечаем, что иноземцы фотографируют какие-то строения слева от дороги. Это непорядок: я воевал со шпионами еще до войны. Записываем километр, номера машины, которая теперь нас легко обгоняет. В Житомире мы передаем эти сведения гаишнику. "А, 65-й километр? Да, там они вечно пасутся!". Номер машины он записывает. С чувством выполненного долга, мы покидаем Житомир, и устремляемся к Бердичеву.

Увы, теперь гнать приходится осторожней. Мало того, что дорога стала уже, – на левой ее половине насыпаны кучки гранитной щебенки, предназначенной для ремонта. Дорога стала фактически однополосной. Встречные автомашины, прижимаясь к щебеночным холмикам, раскатывают их на половину единственной полосы. Если быстро наехать на такой "язык" левыми колесами, то запросто можно совершить "оверкиль" в кювет. Поняв эту опасность, внимательно смотрю вперед и лавирую, не снижая скорости: торопимся.

Нагоняем коричневую Победу без номеров, медленно ползущую по середине полосы. Машина очевидно из ремонта и недавно окрашена: на бампере краска даже не очищена. "Бибикаю" своим дохленьким кадетским голоском, прошу старшего товарища сдвинуться правее, чтобы я мог обогнать. Победа послушно смещается. Когда я начинаю обгон, Победа опять принимает влево, чтобы я наехал на очередную щебеночную кучу. Я резко торможу, пристраиваюсь в кильватер, и опять начинаю бибикать. Все повторяется с начала. В Победе сидят несколько дюжих мужиков и ржут. Ну, пошутили два раза – и хватит! Я еще несколько раз пытаюсь обогнать, но у "победистов" видно запасы юмора неисчерпаемы. Мой штурман негодует и переживает вместе со мной…

Опять сигналю, опять Победа смещается вправо. Опять начинаю обгон, Победа снова начинает перекрывать мне дорогу. Только теперь вместо тормоза я утапливаю полностью газ, с грохотом прохожу по левому борту шутников и вырываюсь на оперативный простор. В зеркало вижу: машина остановилась, мужики выскочили из нее и осматривают содеянное нами…

Эмма растерянно смотрит на меня: такого исхода она не ожидала. Я – тоже. Но теперь, если колеса крутятся, надо просто удирать, пока нас не начали "прикладывать": у них сил и свидетелей явно больше. Мы не знаем, какой урон понесли мы, но осматривать некогда. Несемся на большой скорости километров пятнадцать, пока решаемся остановиться и осмотреться. Выбираем съезд с дороги, но, увы, повернуть я не могу: мои колеса при повороте издают ужасающий скрежет, а молча могут ехать только прямо. Спасибо вам и за это, дорогие!

Осматриваемся. Наши травмы не так уж велики: нас спасли ручки, выступающие из дверей Москвича на манер квартирных. Они крепко продрали борта Победы, оставив на себе несколько слоев краски с обидчицы. Под коричневой краской у нее была, оказывается, голубая, затем – желтая и грунт. У нас смято правое переднее крыло, но так удачно, что мы смогли удрать по прямой. Я беру молоток и восстанавливаю пространство для поворота колеса. Красоту наведу после: есть шпаклевка и краска – "беж с краснинкой". Представляем себе свежеокрашенную Победу с продранными бортами: это влетит им в копеечку… Ну, что ж: ребята получали удовольствие, а за это надо платить. А может быть, – все юмористы соберутся с силами и побьют режиссера веселья? Мы представляем эту картинку, и тоже веселимся – уже в движении к дому.

В Винницу мы приезжаем поздно вечером, но тут нас примут в любое время.

Мы наслаждаемся свободой передвижения. Наскоро восстанавливаю крыло, устраняю течь масла: мы опять на ходу, и можем порхать как мухи по родной Винницкой области и дальше.

Сначала представляемся родителям в Брацлаве. Они наше приобретение одобряют. Мобилизуется народ и ресурсы, и на наши неказисто-бурые сиденья шьются роскошные чехлы из плотного зелено-золотистого гобелена. Особенно нам по душе огромные карманы за сиденьями, в которые может поместиться даже двухлитровый термос. Двери изнутри покрываются зеленым сукном. Все – "в тонус", как говаривала одна творческая женщина.

Живем на два дома – в Виннице и Брацлаве, посещаем маму в Деребчине. Там вспоминаю о благодатной Арыставке, сплошь усеянной гигантскими черешнями. Через считанные минуты мы уже там. Просто таки великанские черешни стоят облепленные черными или розовыми плодами. Обращаемся к первой увиденной женщине, просим продать черешен. Она даже разводит руками от удивления:

– Ось вам, діти, драбина, вилізайте туди і рвіть собі скільки влізе!

Мы с женой влезаем на дерево с черными, не крупными, черешнями: это самый вкусный и мягкий сорт, его нельзя перевозить далеко. Все привозные в город черешни – специально выведенные гибриды. Они большие, твердые и безвкусные, но допускают перевозку и длительное хранение. Около часа мы упиваемся на дереве неземным вкусом настоящих черешен. Слезаем с фиолетовыми губами и сожалением: нам бы такое дерево в Питер!