Николай Мельниченко - Ещё вчера…

Внутри командного сооружения все стены и агрегаты опутаны тоненькими трубками. Заварить их стык ручной сваркой почти невозможно. Зато самый маленький автомат АТВ соединяет их очень просто и быстро. Одно это окупает все наши страдания с не очень совершенными автоматами…

Однажды возле нашей площадки появляется кортеж черных машин. За генералом – начальником Главка, наглым и грубым матершинником, перешедшего к нам из охраны ГУЛАГа, – свита генералов поменьше. Мы заранее предупреждены: отвечать только на вопросы, во всех спорах с высоким начальством предусмотрено единственное возражение: "Так точно, товарищ генерал!" . Мы молча и спокойно работаем, генералы удивляются красоте стыков, сваренных автоматом. Краем глаза замечаю, что главный генерал не в духе и набирает воздух в легкие для разноса. В это время другому генералу так понравился стык на трубе, что он здоровается с ним "за ручку". Раздается вопль: стык еще раскален, и генеральская ладонь превращается в волдырь с хорошо прожаренной корочкой. Кортеж мгновенно сворачивается и уезжает зализывать полученные боевые раны. Мы же остаемся без руководящего "вливания"…

С удивлением присматриваюсь к жизни офицеров ракетчиков. Они все сплошь младшие офицеры, с соответствующими окладами, хотя некоторые уже весьма в летах, как тбилисский старший лейтенант. Во всей части штатным расписанием предусмотрено только три должности старших офицеров – для командира и двух его замов. Жизнь у младших офицеров совсем не малина: неделя обычной службы, сменяется неделей боевого дежурства, когда они неотлучно находятся возле своих игрушек. Для коротких сновидений рядом с технической зоной стоит маленький домик с большим ревуном на случай боевой тревоги. Неделя "обычной" службы тоже проходит в том же лесу от отбоя до подъема: надо обучать и воспитывать вверенный Родиной личный состав. Лишь поздно вечером молодой офицер может уехать на латышский хутор, находящийся не ближе 20-30 километров. Там жена и дети "оккупанта", за приличные деньги снимают комнатку в халупе у потомков латышских стрелков. Дети уже спят. Когда их родитель уедет на службу, дети будут еще спать…

В их шкуре для меня, наверное, самой тяжелой была бы основная деятельность: все действия повторяются бесчисленное число раз, чтобы "отработать их до автоматизма".

Автоматизм – и никаких просветов. Нет уж, лучше тяжелый монтаж: не люблю быть автоматом.

Вставка из будущего . Многие из этих ребят привыкли к Латвии, к ее вежливым людям, природе. Перед "дембелем" они получат кое-какое жилье, и решат остаться здесь. Они не могут даже в кошмарном сне предвидеть, что окажутся за границей, получат титулы "оккупантов" и "неграждан", а всегда корректные и вежливые латыши полюбят свастику и начнут их вытеснять из жилья и страны… Слава Богу, что эта участь миновала наших ближайших друзей – Лапшутиков-Мещеряковых: Лева случайно успел вернуться в Россию, хотя в Риге у него уже было неплохое жилье.

Это все будет позже. Сейчас же мы куем ракетно-ядерный щит Родины, и не подозреваем о грядущих переменах…

У нас образуется еще один выходной – в среду. В этот день ракетчики возятся со своими игрушками. Техническая зона – намертво закрыта. Мы всей командой – три офицера, два десятка прапорщиков и матросов, – волей-неволей отдыхаем. Рядом протекает небольшая и чистая река Вента, там хорошо загорать, купаться и ловить рыбу. Два рыбака идут по правому и левому берегу речки, лески их спиннингов связаны, на крючке – стрекоза. Приманка сканирует поверхность воды, крупная щука или другой хищник часто ловит стрекозу с крючком, наполовину выпрыгивая в воздух. Более спокойные рыбаки дергают окуньков удочками с берега, кто-то плавает или загорает с книгой.

Проходит пару недель, и рыба совершенно перестает клевать. Главный рыбак майор Володя Васькин, бывший егерь, вдруг заявляет всему обществу:

– Не ловится рыба, потому что вы все не умеете ловить!

Успешные до того рыбаки заводятся с полуоборота: как это не умеем? Ловили же сколько! Вот покажи, сколько ты наловишь сам! Васькин продолжает в том же духе:

– Я не ловлю, только потому, что некуда складывать рыбу! Вот дайте мне подходящую тару, например – сумку от противогаза, и я вам покажу, как ловить рыбу!

В конце концов, кто-то добывает у ракетчиков желанную сумку. Заключается пари: если рыбы не будет, то Васькин посыпает голову пеплом, кается перед народом, что он болтун и хвастун, и, само собой, – делает всем офицерам и прапорам "бутыльброт".

Живописная толпа движется к речке. Впереди с противогазной сумкой на плече и с совершенно пустыми руками невозмутимо вышагивает Васькин. Толпа сзади потешается: где удочка, лески, крючки и прочие орудия лова? На берегу Володя молча срезает коротенькую палочку, из кармана достает веревочку, раздевается, на голое тело надевает ремень сумки. Зрители просто валятся от смеха: "Сумка маловата! Такой палочкой кита – не поднять! Можно уже бежать за кастрюлей для ухи? Килограмм лаврового листа – хватит?".

Васькин заходит в воду, доплывает до середины реки, где рыба никогда не ловилась, и стает на отмели – почти по плечи в воде. Затем на конец палочки привязывает веревочку с крючком, забрасывает рядом с собой, и начинает пританцовывать в воде. Ликование зрителей достигает пика, некоторые особо смешливые острить уже не могут и просто катаются по траве.

Внезапно смех замолкает: рыбак выуживает довольно крупного окушка, и демонстративно кладет его в сумку, подвешенную теперь к шее. Опять забрасывает свою снасть, опять танцует и тащит второго, третьего… Зрители застывают с открытыми ртами: как это, как это??? После наполнения сумки наполовину, наблюдатели и спорщики опять приходят в безудержное веселье но уже с другим уклоном, с другими шуточками: "Давай! Гол!!! Лови за жабры! Еще один!"

Вышедшего из воды Васькина с увесистой сумкой облепляют рыбаки с единственным вопросом: "Как это получилось?". Слегка посиневший Васькин отвечает скромно:

– Я же вам, лопухам, говорил, что вы не умеете ловить!

Секрет свой он выдал мне только в другой обстановке через пару месяцев. Он в воде не танцевал, а ногами взрывал дно. Окуни и слетались на всплывающих червячков. Все очень просто. Надо, правда, еще знать как это делать, где , и в какое время …

Когда я приехал в часть, чтобы уйти в отпуск, то не смог этого сделать: в отпуске уже находился мой зам – Боря Мокров. В оставленной записке Боря извинялся, писал, что у него "неожиданно родился сын". Я здорово удивился "неожиданности рождения" : раньше я не думал, что Галя Мокрова может делать такие чудеса. (Кстати, родившийся тогда Миша стал нашим общим любимцем и художником). Тем не менее – с отпуском пришлось притормозить на месяца полтора. В Латвию (Вайноде) после отпуска я уже не поехал: практически вся сварка там уже была сделана. Да и работы в Питере было много.