Николай Мельниченко - Ещё вчера…

Кривошеев сразу наносит нокаутирующий удар. Он холодно рассматривает меня, как внезапно появившегося внебрачного сына, потребовавшего отцовского наследства.

– Ничего не полушится , Мельниченко. Обшшественность возражает…

Сбылись кошмарные сны: у меня в руках бумажный фантик, за который я выложил большие деньги. Но не жалко денег: рухнула надежда на лучшую жизнь для моих малышей…

После некоторого ступора беру себя в руки и вяло интересуюсь, какая именно личность олицетворяет собой суровый голос широкой общественности. На удивление охотно Иван Абрамович называет эту личность: секретарь парткома УМР Пономарев. Эту личность я знаю. Это отставной подполковник, бывший замполит старой "десятки", зануда с мертвыми закисшими глазами. Он терроризировал еще Кащеева, когда тот был командиром "десятки", дожимая его последними постановлениями Партии и Правительства. Пономарева "вычистили" при реорганизации части. Всплыл он в УМР на совершенно бесполезной, ни за что не отвечающей должности секретаря парткома, сохранив при этом все вельможные замашки крупного партийного бонзы. Такую "обшшественность" мне в одиночку не одолеть. За помощью я обращаюсь к Шапиро: рушатся ведь и его планы. Александр Михайлович уже в курсе дела:

– Не впутывайте меня в свои аферы! – почти верещит он, совершенно забыв о своем несокрушимом юморе. Сильна у нас "обшшественность" : и этот товарищ "облослался" , как говаривал один мой маленький знакомый…

Делаю последнюю, почти безнадежную, попытку: иду сам к Пономареву.

– Иван Григорьевич, я пришел к вам по жилищному вопросу. В нашей квартире освобождается комната. Она будет просто оставлена; никаким образом к УМР она не попадет. Я могу решить свой жилищный вопрос для пяти человек семьи, купив эту комнату за свои кровные. При этом я ничего не прошу у командования. Мне сказали, что вы возражаете. Почему? У вас что-то есть против меня?

Пономарев не выдерживает прямого взгляда и прямых вопросов и отводит глаза:

– Да, нет… Собственно у меня возражений нет…

– Пожалуйста, скажите об этом Ивану Абрамовичу, – я чуть ли не за ручку веду Пономарева в соседний кабинет: промедление – смерти подобно.

– Я думаю, что мы можем разрешить капитану Мельниченко… Тем более – передовой офицер, орден получил… – выдавливает из себя Пономарев.

– Конечно, конечно, если вы не возражаете. Как там, Иван Григорьевич, у нас обстановка на…, – Кривошеев умный мужик: он переводит разговор на другие рельсы, закрывая тем самым предыдущую тему, как безусловно решенную.

Спустя неделю исходные бумаги обретают на верхних полях много косых разрешительных надписей важных чинов. В отделе МИСа, расположенном недалеко от Мариинки, получаю невзрачную бумажку с печатью, которая называется Ордер!!! На радостях я покупаю несколько коробок самых дорогих конфет и отдаю их женщинам в отдел. Они рады чрезвычайно: о грядущих денежных "откатах" в % от стоимости приобретенного, – еще ничего не известно.

Мы с восторгом "расширяемся" в свою старую комнату, из которой нас выкуривала Розочка пять лет назад. Для начала мы делаем там ремонт и сдираем густо-синие обои, наклеенные нами же без всякого понятия еще в 1957 году. Вообще-то ремонт должна делать уезжающая сторона, но мы не мелочимся, да и хочется сделать все нормально…

Само собой: в лице соседей мы получаем злейших и подлых врагов, о яростных стычках с которыми не хочется и вспоминать.

Несколько лет мы пытаемся обменять свои метры на отдельную квартиру: пишем объявления, договариваемся с маклерами. Последний из них пытался нас "кинуть" на 400 рублей, – я уже рассказывал об этой "операции". Однажды нам предложили обмен на отдельную четырехкомнатную (!) квартиру. Тогда мы впервые подробно изучили "хрущебу", и поняли все прелести жизни в ней. Главная 16-метровая комната состояла из стеклянного угла кухни, окна и нескольких дверей, даже стул там приткнуть было негде. Остальные комнаты – узенькие пеналы-одиночки. Чтобы в прихожей завязать шнурки на ботинках, "корму" надо было выставить на лестничную клетку. О совмещенных удобствах и говорить не приходится, настолько они "совмещены". (Анекдот того времени: на конкурсе мебели для хрущевок победил ночной горшок ручкой внутрь) . И все это великолепие эффективно продувается семью ветрами через щели в тоненьких панелях, а морозу даже щели не нужны. Если добавить еще "мелочь" – радиоактивную щебенку в панелях, то все средневековые разновидности казни для вдохновителей, авторов и строителей "народного жилья" не будут казаться чрезмерно суровыми…

Через несколько лет Уткины получат квартиру, а в их комнату въедет с матерью Пантелеева Клара Александровна. Наша коммуналка сразу превращается в нормальное жилье с человеческими отношениями. Одинокая и больная Клара Александровна до сего времени часто звонит нам, помнит все наши даты…

И все-таки, – эти годы на Краснопутиловской издали видятся счастливыми, как все молодые годы. Да и объективно: мы жили в приличных условиях по сравнению со многими. И еще: наш сын занимался музыкой на новеньком пианино с любимой учительницей Раисой Ивановной. Потом, правда, Раечка вышла замуж и уехала. Ее же родную сестру Сережа не принял, и музыка "сошла на нет", оставив все же ощутимый след в образовании Сережи. Гораздо важнее был перевод сына в 397-ю школу, где была любимая учительница английского. Сын свободно владеет английским, что значительно определило его карьеру. Даже старина Маркс понимал, как важно знание die Fremdsprache im Kampf des Lebens…

Чтобы кончить тему "жилплощадь", очень непростую, дойду пунктиром до настоящего времени: нет сил, времени и желания ворошить эту сторону прошлого. Покинем мы Краснопутиловскую только в 1976 году, прожив там 20 лет после первого вселения. Мы стали жителями вновь построенного дома-вставки на Черной речке, расположенного в нескольких сотнях метров от места дуэли Пушкина…

После всех перетрясок и переселений со сватами и невесткой, когда мы с Эммой были фиктивными жителями комнаты на Васильевском острове, Сережа с семьей получил квартиру на Вавиловых, а мы с женой и двумя матерями остались на Черной речке. Обе мамы ушли, и сейчас мы вдвоем доживаем дни в неплохой трехкомнатной квартире. Проклятие первого этажа стало нашим преимуществом: сюда мы можем еще подняться…

Вставка из далекого будущего – привязка к быстротекущему времени. Сейчас – ноябрь 2006 года. Неудобства первого этажа все же дают о себе знать. В июле подвал нашего дома наполнился горячей водой и пребывал в таком состоянии пару недель. Вернулись мы с дачи в середине октября. Стены отсырели, пол под недавно настеленным красивым линолеумом провалился… Боремся с проклятыми работниками теперь уже капиталистического Жилкомсервиса: пишу письма, чтобы хотя осушили и санировали подвал. О бесплатном ремонте квартиры речи и быть не может: мы собственники, владельцы этой недвижимости…