Леонтий Раковский - Суворов и Кутузов (сборник)

Солдаты шли сносно. Конечно, любящий фрунтовую красоту Александр I побелел бы от негодования, видя такую выправку, а его «блаженныя памяти» папаша Павел I просто прогнал бы такие роты с парада, но в этих рядах уже присутствовал воинский ритм, шли уже не крестьяне с косами и цепами на косьбу или молотьбу, а солдаты с ружьями.

«Обомнутся, выправятся», – с удовлетворением подумал Михаил Илларионович и, кликнув Ничипора, стал одеваться.

Одевшись, Михаил Илларионович не спеша вышел из избы подышать свежим сентябрьским воздухом.

– Что, озяб, братец? – спросил он у стоявшего возле крыльца часового-измайловца.

– Никак нет, ваше сиятельство! – бодро ответил курносый гвардеец.

– Сыро. Вон землю как дождиком полило. И крыши влажные.

Михаил Илларионович стоял на крылечке, смотрел.

Напротив, через улицу, изба Беннигсена. Кружевные занавесочки на окнах, как у девушки-невесты. Возит с собой вместе с французом-поваром и лекарством от почечуя. Занавесочки задернуты, – значит, барон Левин-Август изволит еще спать-почивать. Вчера сидел допоздна – ужинал и «дулся» в штосс со своими прихлебателями, пока Михаил Илларионович отвечал царю на его выговор по поводу князя Яшвиля.

Генерал-майор Владимир Михайлович Яшвиль, сотоварищ Беннигсена по убийству Павла I, жил в Калужской губернии. Кутузов, не зная, что князь Яшвиль состоит под присмотром губернатора, поручил ему четырехтысячный отряд калужского ополчения. Царь, узнав об этом, дал нагоняй фельдмаршалу, и Кутузов вынужден был оправдываться.

– Не понимаю, – иронически улыбаясь, говорил Кудашеву Михаил Илларионович. – Один убийца, – кивнул он на окна Беннигсеновой избы, – назначен начальником штаба армии, ему все дозволено, а другому, князю Яшвилю, оказывается, нельзя вверить даже небольшой отряд.

Михаил Илларионович сошел с крыльца и неторопливо двинулся, заложив руки за спину, вдоль изб, занятых главной квартирой.

Леташевка – деревенька маленькая, помещичьего дома здесь не было, изб мало. Пришлось размещаться во всех постройках, какие нашлись.

Вот старая изба, которую топили еще «по-черному» В ней живет работяга Петр Петрович Коновницын. Дверь в его избу раскрыта настежь. Из избы валит густой дым: денщик топит печь, стряпает для всей канцелярии обед. Дежурный генерал Коновницын обедал всегда у фельдмаршала, но кормил у себя всю свою штабную братию.

За древней избой раскинулся большой овчарник – низенький домик без окон, занятый комендантом главной квартиры полковником Ставраковым. В овчарнике нет никакой печи, но в нем всегда тепло: тут спала вся канцелярия и во всякое время дня «строила» чаи, курила бесконечные трубки и вела нескончаемые беседы штабная молодежь – адъютанты, ординарцы. На стене овчарника написано мелом: «Секретная квартирмейстерская канцелярия». Но дверь в овчарнике стоит открытой настежь, чтобы было светлее, и все ее секреты слышны издалека. Вот и теперь, пока Михаил Илларионович медленно подходил к овчарнику, он слышал, как чей-то тенорок выводил:

– Это Тройкин, – узнал своего адъютанта, ротмистра Ахтырского гусарского полка, Кутузов.

Фельдмаршал пошел вдоль овчарника. Остановился у стены послушать: о чем-то беседует молодежь?

Голос Дзичканца рассказывал:

– Вот этак часов в одиннадцать утра сажусь за стол обедать. Разумеется, в халате. У ног моих лежит любимый пес Отругай. Пухленькая ручка, мишень моих лобзаний, разливает жаркий, пахучий борщ…

«Мечты о недосягаемом, о том, чего нет», – улыбнулся Кутузов.

– Потом спрашивает: какой тебе кусочек положить, мой маленький петушок?

– Хо-хо-хо, петушок! – рассмеялись в овчарнике.

– Ну не петушок, так голубок. Или еще какая-либо птица.

– А разве рученька может спрашивать?

«Это басит сам хозяин, полковник Ставраков», – признал Кутузов.

– Не мешайте, Семен Христофорович. Само собою разумеется, что говорят пухленькие губки, а не пухленькая ручка любимой супруги.

– А не жены?

– Не все ли равно, Семен Христофорович, супруга или жена?

– Нет, далеко не равно! Вот слушайте, как говорится в народе: если женился по любви – то жена, если из выгоды – супруга. Супруга – для совета, жена – для мужа. Жена делит радости и печали, супруга – имущество и деньги. Вот так-то, ваше благородие!

– Нет, тогда у меня – жена, женушка! – ответил Дзичканец. – И вот эта пухленькая ручка любимой женушки кладет на тарелку половину жареного поросенка с коричневой хрустящей кожицей…

– Постойте, Дзичканец, а были ли у вас за столом вареники с вишнями? – спросил Ставраков.

– Что за вопрос? Ведь действие происходит в благословенной Полтавской губернии. Ну вот, откушали…

– Как, уже и откушали? Так скоро? А разве ничего не пили за обедом? Или вы записались в трезвенники, испугались пухленькой ручки? – спросил иронический полковник Резвой.

– Нет, Павел Андреевич, выпивка была: домашняя сливянка или вишневка. Какой аромат, какой вкус! Поэма! Я пять серебряных чарочек пропустил…

– А знаете, Дзичканец, что пить из серебряной чарки называется пить втемную? – пробасил Ставраков.

– Ну, втемную так втемную. Я люблю из чарочки, Семен Христофорович!

На секунду в овчарнике голоса затихли. Очевидно, все в мечтах о будущем перенеслись в идиллическую домашнюю обстановку.

И только снова послышался тенорок ротмистра Тройкина, мечтавшего совсем об ином:

– А вот послушайте, как меня в походе в восемьсот седьмом году обучали выпивке, – перебил артиллерийский поручик Лукьянов, прикомандированный к штабу. – Еду я с зарядными ящиками – вез снаряды. Холодина собачья, ветер. Навстречу мне – гусарский ротмистр. Усы повисли, взор мрачный.

– Явно с перепою, – подсказал кто-то.

– Да, да. Остановился и спрашивает: «Господин поручик, а нет ли в ваших ящиках древней истории?» Я удивился: «Никак нет, господин ротмистр». – «А не найдутся ли хоть повести Мармонтелевы?» У меня и глаза на лоб. «И повестей Мармонтелевых нет? Ну хоть чего-нибудь, говорит, из легкой литературы». – «Решительно ни одной книги нет у меня, господин ротмистр». А он досадливо махнул рукой и отвечает мне: «Да кто же вам говорит о книгах? На кой они черт! Я вам о древней истории и изящной литературе в военном смысле!» – «А это, спрашиваю, что же значит?» – «Извольте, объясню: в первом случае – водка, ром и коньяк, во втором – вина всевозможных цветов и качеств». – «Ах вот что! – понял я. – Так вы, говорю, господин ротмистр, кажется, изрядно начитаны?» – «Да, говорит, читывал, конечно, но видите ли, какая холодина? Надо бы пройти зады: повторение – мать учения. А то в такую погоду все чтение из головы выветрится!»