Иван Сытин - Жизни для книги

— Вот, Ванюша, друг любезный, привез я тебе молодого купца из Уржума, сына моего Николеньку. Ты, брат, полюби его и поучи торговать книжками. Он хлопец ничего и книжки любит.

Очень смышленый, очень дельный и милый мальчик понравился мне с первого же знакомства. Он во все вникал, всем интересовался, говорил мало, по всегда умно и проявлял заметный интерес к книжному делу.

Года через два он приехал на ярмарку уже студентом Казанского университета и опять вместе с отцом зашел ко мне в лавку за товаром. Теперь это уже был купец в полном смысле слова. Он уже расширял свой сбыт и из маленького Уржума через других торговцев стал проникать в соседние города и главным образом в деревню.

На этот раз я познакомился с Николенькой поближе и, судя по тому, как разбирался он в каталогах и какие рецензии давал по разнообразным книгам, понял, что из юноши будет большой толк и что уржумский купец Батуев приготовил для своей губернии настоящего, надежного работника.

С удовольствием я услышал, что Николенька готовит себя к земской деятельности и уже теперь озабочен вопросами народного просвещения. А так как между отцом и сыном я видел самую теплую дружбу и самое полное понимание и сочувствие, то не сомневался, что Николенька оставит добрый след в жизни.

И я не ошибся. Деловая купеческая подготовка мальчика принесла ему большую пользу в жизни. После университета он поступил на службу в земство, скоро сделался земским гласным и через какой-нибудь год, еще совсем молодым человеком, махнул сразу в председатели земской управы в Вятке. Тут он и развернулся. Зная и деревню и город не понаслышке, а по личному опыту, он понял, что главное усилие земства должно быть направлено в сторону народного образования, и легко, быстро добился того, что Вятская губерния заняла в этом отношении одно из первых мест в России.

Как человек удивительно обаятельный и милый, Батуев сплотил вокруг себя целый кружок прекрасных работников и задался мыслью искоренить в своей губернии безграмотность и бескнижность. Сразу, в один прием, он создал три тысячи бесплатных деревенских библиотек, и я с удовольствием вспоминаю, что с этим заказом он по старой памяти обратился ко мне.

Списки книг Батуев составлял сам и умел в это дело внести свои познания образованного человека и свой торговый опыт купца.

— В каждой библиотеке должно быть 100 книг, и все они вместе должны стоить не дороже рубля.

Этот заказ Батуев повторял ежегодно и всякий раз обновлял и дополнял свои списки. А рядом с тем он широко развивал и прежнюю издательскую деятельность земства, внося в это дело свой ум, и свою широту, и свой торговый опыт.

Скоро о Батуеве заговорили в газетах как о выдающемся, редком, исключительном работнике, и сочувствие высшей интеллигенции заметно окрыляло его.

В несколько лет заброшенная, полузабытая северная губерния стала центром внимания, и на Нижегородской ярмарке уже# появились специальные вятские ряды, занимавшие несколько корпусов, где Вятское земство устраивало выставку своих произведений. Тут были и ткани, и пряжа, и мебель, и экипажи, и вязаные изделия, и железная и деревянная посуда, и все что вам угодно. И, глядя на эти вятские ряды, созданные трудами Батуева и его предшественников, всякий любовался этой кипучей энергией и огромной силой человека.

— Ай да Батуев!

Все, что было нужно деревенскому и городскому человеку, Вятка делала сама. И делала с толком, с умом, с понятием. Но нет счастья России па энергичных и деловых людей. Прекрасная жизнь Батуева оборвалась в самом расцвете его недюжинных сил. Он был убит каким-то негодяем на пороге своего дома, и начавшееся следствие так и не выяснило причин, чья Злая рука поднялась на эту цветущую жизнь и кому было нужно, чтобы Батуев ушел из этого мира и оборвал на полуслове свою такую талантливую и такую плодотворную работу.

а выставке 1883 года рядом с моим павильоном была расположена витрина Маркса, издателя «Нивы». До этого времени мы не были знакомы и только тут впервые столкнулись. Симпатичный, с дурным русским произношением немец-издатель очень мне понравился, и мы разговорились.

— Очень хороши ваши картины-премии, которые вы прилагаете к «Ниве», — сказал я. — Но, как иностранец, вы, мне кажется, делаете одну ошибку…

— Какую?

— Да ведь каждый год все картины и картины, этак вы совсем перегрузите вашего подписчика. У него и стен не хватит, чтобы все ваши картины развесить…

Он подумал, пожевал губами и сказал:

— Когда все стенки завесят, я альбом буду давать…

— Да почему же все картины? Вашему подписчику — вы извините меня — совсем не то нужно.

— А что ему нужно?

— Книга ему нужна! Мы народ безграмотный, и картинами нас грамотными не сделаешь.

— А какая же книга ему нужна?

— Да мало ли книг-то. Вам разве не приходила в голову мысль, что при «Ниве» можно бы в виде приложения рассылать наших классиков?

— Нет, эта мысль не приходила мне.

— Произведений наших классиков народ не знает, а ведь большое дело можно бы сделать…

Немец подумал, помолчал, потом посмотрел на меня лукавыми загоревшимися глазами и с напускной небрежностью сказал:

— Нет, едва ли… Дорого стоит… Едва ли…

На этом мы расстались, и я совсем забыл про наш разговор.

Но через год в лавку ко мне пришел приказчик и неожиданно заявил:

— Г-н Маркс просят вас обедать в «Славянский Базар» [80].

Меня это очень удивило, но, чтобы не обижать собрата, я пошел.

Маркс, весь сияющий и радостный, праздничный, встретил меня торжественно, точно юбиляра, и на своем дурном русском языке начал:

— Ну, Иван Дмитриевич, ты мой большой гость сегодня. Я желает угощать… Самое большое и самое лучшее угощение… Все, что ты хочешь…

— Да по какому же случаю? Что такое произошло?

— Ты помнишь нашу встречу на выставке?

— Как же…

— И наш разговор тоже помнишь?

— Конечно…

— Так вот смотри!

Маркс вынул бумагу и протянул мне. Читаю и глазам не верю: он купил у Салаева полное собрание сочинений Гоголя за 100 тысяч рублей.

— Теперь понимаешь, почему я желает угощать? Это наша дружеская беседа дала мне дорогу. Я теперь знаю, что делать и какие приложения давать при моей «Ниве».

Я с завистью поздравил милого немца, а он дружески хлопнул меня по плечу.

Так из простого разговора, из случайно оброненного замечания выросло огромное дело, приблизившее к народу всех русских классиков.