Эжен Сизек - Нерон

Послушаем, что по этому поводу говорит Тацит: «В том же году, в ответ на убедительные требования народа, жаловавшегося на бесчинства чиновников, Нерон задался вопросом, не отменить ли все налоги, чтобы сделать народу самый лучший подарок. Но этот порыв так и не предоставил возможности похвалить его за щедрость, так [141] как его отклонил сенат, предсказавший Нерону конец Империи, если он сократит доходы, которые были поддержкой государства: действительно, отмена таможенных пошлин обязательно привела к повышению прямых доходов». Уточним, государство действительно не взимало внешних таможенных пошлин в Империи непосредственно с помощью своих чиновников, а для взимания непрямых налогов нанимало подготовленных для этого всадников и сборщиков налогов.

Тацит приписывает этому проекту гуманный смысл. Говорится только о красивом фасаде, продукте ловкой пропаганды. Цель, преследуемая Нероном, на самом деле почти совсем другая. Как мы понимаем, император хотел воспользоваться вымогательством чиновников, чтобы отменить непрямые налоги и заменить их прямыми — граждане Римской империи, ничего не платя, будут получать от налоговой администрации значительные доходы. Отсюда недовольство, вызванное кое у кого из сенаторов, которые подчеркивают необходимость отменить все прямые налоги, единственные, обременяющие провинциалов. Они пошли еще дальше, видя, куда клонит Нерон, — заявили, что введение прямых налогов в Италии для них неприемлемо. Мало того, что прямые налоги поступают в различные кассы, сенат, военное казначейство, налоговую инспекцию, лишь только последняя могла бы извлечь выгоду из новых прямых налогов — проект имел другие последствия. [142]

Действительно, взимание арендной платы зерном и продуктами питания, ввозимыми из провинции, обойдется дешевле и конкуренция между итальянскими собственниками, большими и маленькими, заставит их снижать свои цены. Были также недовольные тем, что сбор налогов переходит постепенно в руки императорских чиновников, и с ними не только тех сенаторов, которые их финансировали и извлекали из этого доходы, но и других социальных слоев посредников.

Применение этой реформы было одобрено, особенно императорской администрацией, и повлекло за собой экономическую децентрализацию. Только торговля извлекла из этого некоторую пользу. Но, с этой точки зрения, выиграл только городской плебс. Без сомнения, Нерон хотел добиться народной поддержки своему режиму. Очевидно, после длительного обсуждения в окружении приицепса в 57 году проект был принят и в 58 году представлен сенату. Нерон от этого только выиграл. По этим же соображениям, он заполнил свой мандат простого консула за 57 год. И действительно был им еще 23 декабря и в течение первых четырех месяцев 58 года, выказывая тем самым желание увидеть проект доведенным до конца.

Но ознакомившись с ним ближе, чувствуя поддержку, сенат отклоняет его, употребив все приемлемые для императора аргументы. Нерон не настолько глуп. Он дает задний ход и отказывается [143] от своих планов, соглашаясь принять по эдикту некоторые компенсационные меры: так, отныне текст договора должен быть опубликован и распространен, и его исполнение будет тщательно контролироваться. Исключения были сделаны для солдат. Приостановили рост некоторых таможенных налогов и значительно уменьшили количество налогов, предоставленных торговым судам, перевозившим пшеницу из Италии. Позднее, в 62 году, назначат трех сенаторов, которым будет поручено следить за взиманием непрямых налогов с доходов. Но основная часть реформы не проводилась.

Предлагая этот проект, Нерон не хотел ущемить кого-либо персонально. Он хотел только обеспечить свободные средства, в которых нуждался, чтобы поддержать торговлю, в частности с Востоком, помочь городскому плебсу в снижении цен, положить конец непопулярным действиям чиновников. И все это с поддержкой консервативной аристократии, которая, он считал, выиграет благодаря договорной политике в духе Сенеки. Очень скоро он был вынужден отметить, что его надежды не на чем не основывались. Он ошибся: сенат не последовал за ним. Почему же сторонники взбунтовались, как только были затронуты их интересы? Одним словом, в 58 году Нерон разгневался на сенаторов. Перед непринятием проекта он уже мог догадаться о решении курии, ну и утешился в объятиях прекрасной Поппеи, удалив ее мужа Отона из Рима и [144] назначив его правителем Лузитании. А также отправил Фавста Корнелия Суллу в Марсель. Потерпев неудачу, он преисполнен возмущения. Ходят слухи, что в Германии бушуют пожары и со священной смоковницей произошли странные изменения, это ли не страшное предзнаменование гнева императора?

Но, несмотря на открытую реакцию и ползущие слухи, кое-что свершилось: полученный удар должен был укрепить Нерона в убеждении, что ему нужно изменить стратегию. Некоторые предзнаменования свидетельствуют об этом, а потому он решает — без сомнения, против желания его советчиков — выступить в долине Ватикана. Это происходило в начале 59 года, а может быть, в конце 58-го.

Еще перед началом дебатов о налоговой реформе и в связи с тем, что он хотел оказать давление на курию, император изгнал Суилия, одного из самых значительных сенаторов — сторонников Клавдия и Агриппины, противников упразднения непрямых налогов. Было замечено, что критика Суилия, с одобрения Сенеки, получила благоприятные отклики у некоторых сенаторов. Философа упрекали за поддержку этого проекта. Не думаем, что эта идея Сенеки: он слишком хорошо [145] знал, чем дышат сенаторы. Было очевидно, что он опирается на совет принцепса, где мнения заметно отличались, — и ему предъявили идеологическое доказательство. Было очевидно, что уже готов закон, ограничивающий злоупотребления. Пример Катона и волнения провинциалов, которые часто страдали от вымогательств и поборов, склоняли императора к принятию этого закона.

Сенека тем не менее чувствовал, что ему нужно защищаться. В частности, особенно обвиняют его сенаторы в том, что он быстро разбогател, а кроме того, за лавирование и уступки. Критика затрагивала самого Нерона: в настоящий момент, решив изменить политику и покончив с «милосердием», принцепс противоречил своему советнику в невозможности подчинить себе сенат. Двойственное положение Сенеки проявилась в том, что он нападает и одновременно оправдывается: в личном и политическом плане перед сенаторами и, главное, перед Нероном. Вот почему он напишет в 58 году трактат «О счастливой жизни». В качестве собеседника для диалога Сенека выбрал своего сводного брата. Попав в тупик, он обращается не к другу, а к самому близкому родственнику, которого ценит больше всего и который умеет нападать, а его брат, без сомнения, сам часто нарывался на неприятности. Обычно Сенека выбирал вымышленного собеседника для своих диалогов, но на этот раз ставка слишком серьезна и хитрить было нельзя. После теоретического анализа вопроса о счастье Сенека начинает [146] давать отпор тем, кто обвиняет философов и мудрецов, что они живут не но правилам, которые сами проповедуют. Состояние можно приобрести и честным путем, больше того, это прекрасная основа для обучения добродетели и своему собственному укреплению духа. Полемика, и это чувствуется, не такая уж риторическая, как кажется. Сенека не изменяет своей манере, но оскорбляет тех пустобрехов, которые облаивают философа Тразея, как собаки. Ничего не поделаешь. Его дело проиграно. В сенате перешел в молчаливую оппозицию, время от времени делая упор на эффектных выступлениях, в которых высказывает свое неодобрение.