Алексей Новиков - Рождение музыканта

– Жеребцов – государю моему слуга и дворянин! Рад счастливому случаю и приятному знакомству!..

– Ай, какой смешной! – залилась Евгения Ивановна, но теперь никто ее не унимал.

Оглядываясь назад, каждый думал, как бы не спохватился господин Жеребцов да не учинила бы новых козней в пути вездесущая Леста.

А вёрсты становились все короче, и все теплее был вешний ветер, летевший навстречу с родимых полей.

– Тс-с, братец спит! – слышится из коридора зловещий шопот .

– Маменька приказала не шуметь!

Минутная тишина. Потом прорывается чей-то недовольный голос:

– А зачем он так долго спит?

Топот многих ног свидетельствует о всеобщем бегстве, и в коридоре все смолкает.

Нежась под пуховым одеялом, Михаил Глинка улыбнулся сквозь сон: вот-вот ворвется в комнату веселый табунок и в милых голосах оживет собственное детство. Он еще раз улыбнулся и приоткрыл глаза. Но сновидения не собирались покинуть детскую. С книжных полок, как встарь, глядели на него растрепанные тома «Странствий». Как прежде, шелестели волны, маня Колумба в новый путь.

Глинка лежал, не шевелясь, и старался припомнить: может быть, вовсе не было ни Петербурга, ни арфы, ни измаранных нотных листов? Может быть, откроется сейчас дверь и заплаканная Поля объявит:

– По твоим нотам только дураки слышат!..

Голос был такой явственный, что Мишель даже посмотрел на дверь – и окончательно проснулся.

Накинув халат, он подошел к двери и прислушался. В коридоре шла отчаянная возня и кто-то кого-то унимал:

– Если будете шуметь, братец подарки обратно увезет!

– Непременно увезу! – крикнул, смеясь, Глинка и едва успел открыть дверь, как в детскую с визгом и криком ворвалась мелюзга: востроглазая Машенька, братец Женя и самая младшая сестра, семилетняя Людмила.

Не прошло, впрочем, и минуты, как к ним присоединилась Лиза. Вчера ночью, когда разбуженный дом встречал долгожданного гостя, Лиза тоже проснулась и встречала его, как взрослая. Но сегодня ей гораздо интереснее быть снова маленькой, потому что малыши уже душат братца в объятиях, теребят его со всех сторон и вытряхивают из чемоданов подарки. В неописуемом восторге от этой Кутерьмы, Людмила вертится на одной ноге и выпаливает:

– Как, как? – пытается поймать Людмилу Мишель. – Да кто ж тебя учил?

– Папенька! – гордо ответствует Людмила. Она снова крутится перед ним и продолжает:

Но тут события неожиданно осложняются. Кружась по комнате, романтическая Людмила сбивает с ног братца Женю. Глинка бросается к нему на помощь, но братец Женя, чуждый всякому романтизму, уже тузит юную почитательницу чувствительных баллад. Тогда в утешение Людмиле, невинно страждущей за поэтические грехи Жуковского, столичный гость извлекает из чемодана куклу. Но и братец Женя не в обиде: он получает барабан.

Грохот немедленно заполнил детскую. Михаилу Глинке пришлось итти под барабанный бой по всему дому, из верхнего этажа в нижний, проследовать через залу, биллиардную, проходную, вплоть до самой столовой, и только тут няньки перехватили братца Женю, и барабан умолк.

– Отдохнул, друг мой? – встретил сына Иван Николаевич и крепко его обнял.

После Ивана Николаевича Мишель перешел в объятия матушки, и когда замедлился, целуя родные руки, сестры, начиная с Поли, повисли на нем и справа и слева.

– Бедокурщицы, ну, не бедокурщицы ли вы? – смеясь, выговаривал дочерям Иван Николаевич. – Отпустите его к столу!

Завтрак был сервирован парадно, и сам батюшка Иван Николаевич поднял первую чару:

– Будь здоров и счастлив, друг мой!

Счастлив путник, остановившийся под родимым кровом, когда сызнова глянет в материнские глаза. Счастлив он, когда в радостной встрече черпает новые силы для будущих дорог. Пусть шумит вокруг молодая поросль, отмечая бег времени. Пусть и сам путник подивится быстроте того бега. Где, как не в отчем доме, обретет он мир и покой?..

Мишель сидел за столом на привычном месте, по правую руку от матушки.

«Какая славная девица вышла из Поли!» – подумал, любуясь сестрой, Глинка и перевел глаза на Наташу.

– А сколько ж тебе лет?

– Четырнадцать исполнилось, пятнадцатый пошел! – ответила Наташа и зарделась…

Расспросам и рассказам не было конца.

Батюшка полюбопытствовал было насчет дипломатических занятий с господином Линдквистом, а матушка тотчас заинтересовалась, был ли Мишель у петербургских медиков. Глинка спрашивал о няньке Авдотье, а Наташа рассказывала ему о деревенских свадьбах.

– Кстати, друг мой, – сказал Мишелю Иван Николаевич, – уведомляют меня попутчики твои, что через неделю выезжают они из Смоленска на Харьков.

– Через неделю? – переспросил Мишель и прикинул: на побывку дома оставалось не более трех дней. А ведь он чуть совсем не забыл о предстоящем вояже.

Спасибо батюшка все предусмотрел. Для поездки на Горячие воды был назначен расторопный дворовый Илья и повар Афанасий, а люди уже зашивали в холст и рогожу дорожный припас…

Когда встали из-за стола, Мишель поднялся в Полину светелку. В открытое окно заглядывал ясень, торопясь похвастать первым листом. Куда ни доставал глаз, все везде зеленело: и парк, и луга, и дальние озими за Десной. Ветер поднимал на дорогах золотистую пыль и гнал ее вдаль. Дороги просыхали, будто кто-то наспех их сушил, а под навесом уже ладили к выезду батюшкину коляску.

Подле дома мужики тянули к острову паром. Молодой высокий мужик стоял на острове у самой воды. Он взмахивал руками и повторял мерным голосом:

– Тяни, тяни!..

Солнце путалось в мужиковой бороде, плескалось в Десне и, ударившись со всей силой в мокрый белый паром, пряталось в клейкой прибрежной листве. Воздух звенел неумолчным птичьим звоном, а в невидимой вышине кто-то вторил паромщику тонким, веселым голосом: «Тяни, тяни…» – и вдруг обрывал вприсвист: «Подтянись-сь!..»

– Как зарос остров! – не отрываясь от окна, сказал Мишель.

Поля посмотрела на него нерешительно.

– А ты знаешь, как он зовется?

– Откуда же мне знать, коли о нем ни в одной географии не пишут! А ты знаешь?

– Да… – Поля помолчала, колеблясь, потом сказала тихо и убежденно: – Это Остров муз!

– Ну! – удивился брат. – Не ты ли придумала?

– Зачем же придумывать, когда я сама слышала!

– Слышала?

– Ну да, – кивнула Поля, – сама слышала, когда была там.

Мишель смотрел на сестру, все более заинтересованный.

– От кого же ты могла такое слышать?

– От самих муз… – Поля задумалась и сказала совсем просто: – Они там живут, только не всегда, конечно. Но непременно возвращаются сюда каждую весну…