Грэм Робб - Жизнь Бальзака

Прошло несколько месяцев. Лоранс коротала одинокие вечера в доме мужа, читая при свете единственной свечи «О духе законов» Монтескье, надеясь, что научится поддерживать «умные» разговоры. Монзегль проводил время в кафе и казино. Лоранс писала домой трогательные письма, в которых просила денег. Судя по всему, Монзегль видел в жене аккредитив, с помощью которого можно было тянуть деньги из тестя и тещи. Бальзаки замкнулись в себе, сочувствуя несчастьям дочери. В 1825 г. двадцатитрехлетняя Лоранс умерла, родив второго ребенка. Возможно, причиной смерти стал туберкулез, хотя добить ее вполне могли горе и истощение. Судя по описи имущества, составленной после ее смерти, почти все ценные вещи перекочевали в ломбард. Остался лишь платяной шкаф, забитый модными нарядами Монзегля. Год спустя идеальный муж женился на семнадцатилетней.

Раскаяние – не то чувство, какое можно смело приписывать Бальзаку. И все же, когда он страстно осуждает институт брака как «узаконенную проституцию» и резко осуждает поверхностное «образование», предоставленное женщинам, трудно не вспомнить его гедонистические взгляды в то время, когда Лоранс выходила замуж. Особенно если учесть, что персонаж, который наиболее страстно обличает пороки общества, носит фамилию Эглемон – почти зеркальное отражение фамилии Монзегль, только без драгоценного «з» 211. Если бы Бальзак в глубине души не ощущал неразрывной связи со своей семьей, возможно, обвинения в адрес матери, которую он упрекал в том, что она убила Лоранс 212, не были бы такими жестокими. Даже в двадцать два года он боялся заразиться «семейной болезнью»: «Должен сказать тебе с полной уверенностью, что бедная мама постепенно превращается в бабушку, только хуже. Я надеялся, что положение, которого она достигла в жизни, повлияет на ее личность и изменит ее характер, но этому не суждено сбыться. Ах, Лора, следи за собой, и давай оба будем следить друг за другом. У всех наших близких нервический склад характера. В молодости еще можно обманываться, но эта болезнь проникает в душу постепенно» 213.

В 1844 г. Бальзак признавался Эвелине Ганской, что уже давно наблюдает за «странным превращением сестры в мать» 214. К тому времени он создал уже много вымышленных семей и мог себе позволить испытывать пессимизм относительно наследственности. В 1821 г., вбив себе в голову модные идеи о природе гения, Оноре еще видел в чудачествах родителей какую-то надежду для своего будущего: «В мире нет другой такой семьи, как наша, и я искренне верю, что каждый из нас по-своему неповторим» 215.

Его впечатления наиболее очевидны не в отдельных замечаниях, разбросанных по письмам, которые к тому же сочинялись под влиянием текущих событий. Особенно заметен контраст между бледными юношескими зарисовками Бальзака и его зрелыми «Сценами частной жизни». Взять, к примеру, «Евгению Гранде» (Eugénie Grandet), где «наблюдение» приобретает характер предвидения, где каждая фраза чревата другими историями, причем дальнейшее развитие получили не все: «Бывают в иных провинциальных городах такие дома, что одним уже видом своим наводят грусть… В этих домах есть что-то от безмолвия монастыря, от пустынности степей и тления развалин. Жизнь и движение в них до того спокойны, что пришельцу показались бы они необитаемыми, если бы вдруг не встретился он глазами с тусклым и холодным взглядом неподвижного существа, чья полумонашеская физиономия появилась над подоконником при звуке незнакомых шагов».

По иронии судьбы, сразу после помолвки с Монзеглем Лоранс полюбила другого, и именно Оноре внушил ей отказаться от любимого, так как тот был небогат. Избранником Лоранс стал двадцативосьмилетний литератор, с которым Бальзак познакомился в Париже в начале 1821 г. «Значит, ты еще не слышала, что бедняжка Лоранс по уши влюбилась в Огюста де л’Эгревиля? Не подсказывай ей, что я предал дело огласке, но мне с трудом удалось убедить ее, что из писателей выходят ужасные мужья, разумеется, с финансовой точки зрения» 216. Впоследствии Бальзак много лет убеждал в обратном Эвелину Ганскую.

Огюст Лепуатвен – или, когда того требовали обстоятельства, Лепуатвен де л’Эгревиль – человек, который, по его словам, «создал» Бальзака 217. Он был высок и красив, щеголял военной выправкой, и в глазах у него горели непокорные огоньки. Вот кто стал первой «феей-крестной» Бальзака. Во время визита на съемную квартиру его родителей в Париже один приятель по факультету права рассказал Бальзаку о человеке, который зарабатывает сочинением романов. Бальзак пригласил обладателя ценного качества в самый дешевый парижский ресторанчик – заведение Фликото на площади Сорбонны, «храм голода и нищеты», описанный в «Утраченных иллюзиях», где, несмотря на разные ингредиенты, меню не менялось никогда, а прославленная вывеска сулила «Хлеба столько, сколько сможете съесть» 218. В конце «омерзительного» обеда Лепуатвен, свернув салфетку, буркнул: «Продолжение следует» 219, выказав своеобразное чувство юмора. Новый знакомый оказался куда лучше предложенного угощения. К счастью, Лепуатвен разделял мнение Бальзака о нем самом: «Он славный малый (Бальзак снова писал о себе в третьем лице. – Авт. ), у него есть мозги, но лучше всего то, что он болтун. Если бы весь тот наш разговор издали, получилось бы тридцать печатных листов» 220. Лепуатвен явно разглядел над своим новым знакомым вывеску: «Столько романов, сколько сможете опубликовать». Они пришли к соглашению. Бальзак должен был сочинить несколько произведений, которые Лепуатвен отшлифует и продаст издателям. В течение следующих пяти лет Бальзак выпустил девять романов под псевдонимом; три из них были написаны совместно с Лепуатвеном, остальные шесть – самим Бальзаком. В 1822 г. свет увидели пять романов. Наконец-то у Бальзака появилась регулярная работа и даже, как у Растиньяка, матерый преступник (ну, почти преступник), который помогал ему взобраться на первую ступеньку социальной лестницы.

Много лет спустя Лепуатвен, по-прежнему стиснутый рамками журналистики, вспоминал о своем великом открытии. В 1841 г. он работал в «Фигаро» (предтече современной газеты) и рассказывал молодому писателю-социалисту, который пришел просить работу: «А знаете, вам повезло, что вы наткнулись на меня. Все, кому я давал работу, добивались успеха. И только я сам ничего не достиг, а я старше, чем они. Я создал их всех! Возьмите старину Бальзака – тоже мое творение! Сколько планов мы с ним строили! Мы вместе написали несколько романов – правда, следует заметить, что это худшие романы Бальзака… В те дни он был молод, очарователен, наивен и счастлив; с ним легко работалось. Он был похож на маленькое пушечное ядро: широкоплечий, примерно как вы, голова росла прямо из живота, а живот – из ног! Он был прилежен и скромен! Теперь его окружает дурная слава – невероятно, я ничего не понимаю! Я знал его, когда он только начинал! Он, сноб этакий, воспринимает себя всерьез и теперь даже смотреть не желает на старого приятеля. Ах, я мог бы такое рассказать вам о нем!» 221