Грэм Робб - Жизнь Бальзака

В 1833 г. Луи Маме сел на карету в Немуре и отправился в Саше, чтобы забрать то, что Бальзак называл рукописью сильно просроченного романа «Сельский врач» (Le Médecin de Campagne). По прибытии Маме выслушал лишь краткое изложение первой главы. Автор и не подумал извиниться 539. Организуя свою работу, Бальзак обращал свое живое воображение против себя, почивая на воображаемых лаврах, как он никогда не поступал с реальными достижениями. 23 сентября 1833 г. он поздравлял себя с окончанием романа «Сражение»: «Книга понастоящему хорошая, но стоила мне немалых сил и трудов». Восемь дней спустя он обсуждал условия договора для второго издания книги и решал, как распорядиться деньгами. Наконец, 10 октября, он признался Зюльме: «Вы угадали! Не написано ни единой строчки!» Залезая в долги и подписывая договоры на вымышленные произведения, Бальзак как будто соответствовал собственному определению безумца: «Безумец – человек, который видит пропасть и падает в нее» 540.

В чем-то мифомания Бальзака подпитывалась и извне. Ему представляли бесчисленные новые образы себя самого; многие из образов оказывались крайне лестными. Некоторые необычно вели себя в его присутствии – роняли вещи или внезапно теряя дар речи 541. С тех пор как он объявил в «Тридцатилетней женщине», что истинная женская красота начинается лишь в среднем возрасте, «прекрасные незнакомки» то и дело оказывались у его порога 542. Каждый день ему приходили по три-четыре надушенных письма, некоторые из-за границы – «все это начинает изрядно надоедать». На многих конвертах значился самый туманный адрес: «Г-ну де Бальзаку, писателю, Париж» 543.

16 июля Бальзак покинул Саше и пошел в Тур, где сел в дилижанс, идущий в Ангулем. Ему предстояло провести месяц у друзей, Зюльмы Карро и ее мужа; он завершил там многие произведения, над которыми он надеялся работать в Саше. Так, «Гранатник» (La Grenadière) он дописал за один день, во время партии в бильярд 544. Почти все время он проводил дома, ибо, как он написал матери 20 июля, его слава идет впереди него: «Один молодой человек по-настоящему заболел, услышав, что я остановился здесь». Позже больной молодой человек стал журналистом. Его звали Альберик Секон. В своих мемуарах он вспоминает, что Бальзак пошел подстричься в город. Ангулемские дамы, которые надеялись увидеть его хоть одним глазком, осаждали парикмахерскую, «споря из-за драгоценных локонов, упавших с заветной головы, как будто они были священными реликвиями» 545. Популярность Бальзака была такова, что, несмотря на его хорошо известные аристократические склонности, члены местного «Конституционного кружка» обещали ему свои голоса, если он пожелает выставить свою кандидатуру в парламент. «Это правда? – спрашивал он. – Они что, пытаются меня одурачить? Не знаю; но, если это правда, я преисполняюсь больших надежд» 546.

Позже Бальзак научится использовать мифы о себе к своей выгоде, как раньше он использовал свою психическую болезнь в «Луи Ламбере». К 1845 г. он уже мог извлечь урок якобы из психических расстройств других писателей: «Тщеславие убивает Вильмена, как убило Лассайи и Жерара де Нерваля, и оно пожирает Ламартина и Тьера. У Гюго голова безумца, а его брат, великий неизвестный поэт, умер умалишенным. Все это очень тревожно. Нет ничего опаснее, чем позволить обожествлять себя. Мы должны благословлять наших критиков» 547. В 1832 г. все шло экспромтом. Супруги Карро узнали от своих знакомых, Гравелинов, живущих на севере Франции, что Бальзака поместили в психиатрическую лечебницу в Шарантоне. Позже выяснилось, что такие слухи распускала в Париже герцогиня д’Абрантес. Когда же в декабре того года в «Ревю де Пари» появился намек, что последняя часть «Маранов» задерживается потому, что автор сошел с ума, Бальзаку оставалось винить только себя 548. Бальзак пришел в ярость, но его привычка срывать сроки в тот раз больше обычного разгневала и издателей, и подписчиков. Дело в том, что в конце предыдущей части Бальзак объявил, что все напечатанное до сих пор (больше половины от общего объема!) является «лишь предисловием», а сюжет начнет раскрываться далее 549.

Возможно, в том, что редактор связал авторский произвол с безумием, была какая-то доля истины. Когда Бальзак объявил, что отныне существует лишь в виде всепоглощающего мозга, отчасти это было предупреждением Борже, который опрометчиво предложил Бальзаку свои услуги в качестве секретаря. Вместе с тем он ссылался на разрушительный характер его творчества, когда, как думал Бальзак, верность делу не смягчалась и не укрощалась женщиной.

Пребывание Бальзака в Ангулеме было омрачено происшествием, которое послужило прелюдией к самому его тяжелому приступу мифомании. Зюльма вышла замуж за офицера на пятнадцать лет старше себя. Так как майор Карро пусть неявно, но сопротивлялся новому режиму, его убрали из Парижа и послали в такое место, где он не мог причинить вреда: какой-то чиновник в приступе злорадства, возможно случайного, назначил его инспектором порохового завода в Ангулеме. Подобно многим героям империи в «Человеческой комедии», майор стал эксцентричным и буйным. Он упивался жалостью к себе, постоянно напоминал о своем восьмилетнем тюремном заключении в Италии и о неблагодарности начальства. Бальзаку предстояло начать работать над «Маранами». Некоторые стороны жизни Зюльмы он позаимствовал для своей героини-испанки, Хуаны, которую вынуждают выйти за французского офицера, чтобы спасти ее «честь». Она мучается с человеком, оказавшимся бесхребетной посредственностью. Из-за того что она во всем превосходит мужа, ее жизнь превращается в пытку: ее добрые поступки остаются без вознаграждения, ее маленькие акты мести проходят незаметно.

Интересно, что именно Жорж Санд называет эксцентрическим замечание Бальзака о знаменитой убийце, мадам Лафарж: у нее имелись смягчающие обстоятельства, поскольку жертвой стал ее муж 550. Возможно, к такому выводу Бальзак пришел, наблюдая за жизнью Зюльмы в Ангулеме. В «Маранах» Хуана закалывает мужа, спасая уже его честь. Бальзак предложил Зюльме другой выход, не такой радикальный: он пригласил ее в свою постель. Зюльма благоразумно отказалась. Ее, как и многих прия тельниц Бальзака в разные периоды его жизни, удивило, почему его считают таким знатоком женской психологии. Ей нужно растить детей, написала она ему, поэтому у нее нет времени превращаться в неземное создание, о котором мечтал Бальзак: модная элегантность и душевная щедрость несовместимы, продолжала она, называя себя «низкорослой хромой уродкой». Кроме того, Зюльма Карро терпеть не могла нечестность и хотела сохранять критическое расстояние, которое стало основой их дружбы. Желание Бальзака было чисто физическим, «и мне приятно, что вы выбрали меня». Далее Зюльма выражала уверенность, что ее друг сумеет удовлетворить свои желания где угодно – если только не будет вечно смешивать свои потребности со своей гордостью… 551