Евгений Балабин - Далекое и близкое, старое и новое

Началась лезгинка, потом общий казачок. Скакали какие-то статские, и вдруг пустился вприсядку какой-то немец в форме. Общее веселье – и все в восторге.

В 5 часов я с трудом остановил оркестр и прекратил танцы. Публика не расходится. Погасили огни – начали вяло уходить. Пражские старожилы говорят: «При вас казаки стали совсем другие».

На следующий день, 5 мая, в ресторане «Огонек» был съезд станичных атаманов Протектората. Приветственной речью я открыл съезд и просил не увлекаться красноречием ввиду множества работы. Несмотря на это, многого не успели сделать.

Прочитали «устав», «наказ», поговорили о взносах и других вопросах. Но атаману Брненской станицы надо на поезд – завтра утром на работу. Заторопился и С.В. Маракуев – жена не имеет ключа и ждет под дождем. Возникли и другие серьезные причины, и совет распался.

Очень важный вопрос о Брненских хуторах, о брожении под влиянием вредной агитации Гусельщикова и еще некоторые вопросы совсем не затронули. Съехались со всего Протектората и все скомкали.

Представитель Кубанского атамана генерал Горбушин сообщил, что доход с вечера – около 8000 крон. Решили устроить «благодарственный чай» на 70 человек. Клеопатре Давыдовне Асеевой 167дал от вечера на устройство Галлиполийской колонии 500 крон. Очень благодарила и не хотела брать так много.

12 мая был этот «чай». Все прекрасно сервировано. Мои соседки К.Д. Асеева и Елизавета Николаевна Никольская 168– известная балерина. Много тостов, много веселья, чарочка с «пей до дна», песни, лезгинка, казачок...

15 мая Ерохин сообщил, что самостийный генерал П.Х. Попов с вечером прогорел – дефицит 500 крон.

14 апреля встретил в городе Елену Ивановну Гижицкую 169– бывшую фрейлину Ее Величества. Очень любезна и ласкова. Сообщила, что немцы назначают меня директором гимназии. Я категорически от этого отказался. «Ну мало ли что вы отказываетесь – немцы вас назначают. Какие же это причины?» – «Я никогда не был преподавателем, мне более 60 лет и прочее». – «Все это мы знаем, это не причина». – «У меня много друзей – все они станут врагами. У меня нет никакого желания быть директором гимназии». – «Вы должны пожертвовать собой для России, для юношества». – «Но есть много людей, более подходящих к этой должности и желающих ее». – «Знаю, но немцы перебрали всю эмиграцию и никого не хотят, кроме вас или Савицкого 170. За Савицким стоят красные и розовые. За вами правые, и вы более приемлемы». – «Так оставьте директором Д.Д. Гнедовского». – «Ни за что не хотят. Вы можете оставить его инспектором, он будет получать больше, чем сейчас, и будет доволен». – «Отличным директором будет А.Ф. Поляков 171». – «Не хотят немцы по некоторым причинам. Да бросьте, милый генерал, – все равно вам не открутиться». – «Я только что выдержал страшную борьбу с самостийниками и не в состоянии вести борьбу еще с педагогами». – «И не надо вести борьбу, примирятся, и все будет хорошо».

22 июня я поехал в Брно. Остановился у Атланова 172, бывшего своего воспитанника в гимназии. Прохазки 173просили перейти к ним, но мне неудобно было уйти от Атланова.

Вечером в Брненской станице был «приветственный чай». Бесконечные речи, я говорил три раза. Очень теплый, сердечный прием. Высказывали радость, видя меня во главе казаков. Так было уютно и симпатично, что иногда казалось, что я в кругу родного мне полка. Чешки – жены казаков – стараются приспособиться к казачьей жизни. Все дружно, все вместе, полная дисциплина и подчинение «тамаде» и все время прекрасное пение. Речи дышат любовью и преданностью России и казачеству. Самостийничество порицается. Домой к Атланову пришел в 2 часа ночи, но от возбуждения и пережитого не мог спать. Обедал у своих старых друзей Прохазок, и они просили в будущем останавливаться у них.

От 2 до 6 в казачьей столовой деловое совещание. Гусельщиков недоволен, что я подчиняюсь «не казаку» генералу Бискупскому. Просто у него выворочены мозги.

26 июня Ефремов сообщил, что меня назначают директором гимназии. Я ответил, что директором гимназии не буду.

29-го Е.И. Гижицкая опять говорила о моем назначении директором гимназии: «Вы для России жертвовали жизнью, а здоровьем и подавно можете пожертвовать. Все переставите на военный лад. Недовольных и мешающих выгоните, и все будет хорошо».

17 июля приходил Прокудин 174. Говорил, что у П.Х. Попова совсем разброд. Горчукова 175ненавидят, а Попов «дурачок», и от них разбегаются. Бардин же хочет образовать свою группу и никому не подчиняться.

22 июля получил разрешение на издание «Казачьего вестника». Печатались прекрасные статьи Маракуева, «История Дона» П.Н. Краснова и статьи других сотрудников.

Получил сведения о смерти моего младшего брата, Филиппа. Большевики сослали, как я уже писал, в Сибирь и там замучили.

3 сентября получены сведения, что П.Х. Попову, как самостийнику, оказывают нелегальную поддержку англичане. Канадцы и католики тоже за обещание в будущем ввести католичество у казаков. Немцы это знают и зорко следят за Поповым. Потом немцы узнали, что Попов старается запродать каким-то авантюристам донецкий уголь, и посадили его в тюрьму. Через несколько месяцев его выпустили как американского гражданина, но приказали ежедневно являться в гестапо для регистрации. Немцы говорят, что они хотели бы выслать его из Протектората, но не хотят никаких осложнений с американцами во время войны.

Немцы издали приказ о моем назначении атаманом Общеказачьего объединения на весь рейх, то есть на все государства Средней Европы и на западные провинции России, занятые немцами.

Я списался со всеми, и у меня в объединении более 100 казаков всех войск. Во все государства, по всем станицам я рассылал свой «Казачий вестник».

По вызову гестапо я поехал в Берлин. Переводчиком в гестапо был генерал Бискупский. Приняли меня очень любезно и между прочим спросили, откуда самостийник Глазков берет деньги. Я ответил, что это им лучше знать.

Берлинская станица устроила мне торжественную встречу. Была трапеза и речи. На эту встречу пришли многие казаки, которые и не состоят в станице. Один, выпивший, все время подавал реплики и как-то неприятно вел себя. На мой вопрос «Кто это?» станичный атаман генерал Кубанский 176сказал: «Неприятный тип. Его несколько раз выгоняли из станицы, он каялся, его принимали и вскоре опять выгоняли, и я сейчас не знаю, состоит ли он в станице. Пьяница. Был дьяконом. Побил в алтаре священника, и его расстригли. Он наш кубанский казак. Каялся, просил принять его опять дьяконом, но его не приняли. А теперь втерся к немцам и сейчас занимает большую должность – заведует всем затемнением в Берлине. Город разбит на районы, он каждую ночь объезжает районы на автомобиле, и в городе действительно полная тьма...» После трапезы этот пьяница приглашал меня к себе хоть на минуту, но я отказался – меня ждали в другом месте. Время пребывания моего в Берлине было расписано по минутам.